Ваши страхи.

А какие у Вас страхи? И есть ли они вообще?
Каждый чего-то боится...несмотря на то, что я думаю на этом форуме собрались далеко не самые трусливые люди...

Я боюсь высоты и тараканов. .. Нет не так, я боюсь всех гадких насекомых.

а как же "Каждое ваше слово будет использовано против вас"?)

Bingam Vici пишет:

а как же "Каждое ваше слово будет использовано против вас"?)

Ооойойой это вы чет загнули)

куда загнула?) разве это не правда?

Вы имеете ввиду что ваши слова сказанные тут, будут использованы против Вас?)

Цитата :

Вы имеете ввиду что ваши слова сказанные тут, будут использованы против Вас?)

и ваши, и все остальные, или нет?

Кем-то конкретно?)
Или вы вообще против такие вещи вслух произносить?))
Это была просто обычная тема с интересным вопросом)

я предпочитаю не делиться сокровенным с незнакомыми людьми и вам не советую. зачем открывать все карты завистливым недоброжелателям или просто посторонним чужим людям, магам?

вы когда-нибудь били по слабым местам? знаете как вычислить их и максимально использовать во вред?)


тема, конечно, интересная, но страхи почти у всех одинаковы. страх за жизнь, близких, прочие мелкие страхи (пауков, змей, воды...)

честно сказать, думаю вряд ли местное сообщество расскажет о своих. хотя..

Ну может маги и не станут...а простым то посетителям форума что, кому они нужны...да и тем более сами порой про себя всю подноготную пишут наперебой, не то что Про страхи)

некоторые люди слишком беззаботны, наивны и доверчивы, ну да бог с ними.

Ну хорошо)

А я боюсь осени... ))) дождливый осенний вечер... это действительно страшно.
А еще боюсь в полнолуние подходить ночью к окну))) наверное высоты боюсь)))

И самое интересное - я боюсь крови))) своей нет, чужой только)))

Позволю себе выложить здесь курсовую по стахам. Она написанна много лет назад, когда моя супруга Хлоя заканчивала ещё первый курс ИГУМО.

Писали сие вместе, ругались пипец как - но в итоге вот. Оценка понято "отлично". С того так и пошло. Может кому то будет интересно, а кому то полезно для учёбы, образования, бо халява считайте. )

Если модераторы посчитают этот пост неуместным, то ничего не буду иметь против его удаления.


Введение

Страх является наиболее сильной и трудно управляемой, из всех человеческих эмоций. Страх поддерживает инстинкт самосохранения и укрепляет мудрость. Он может быть необузданной стихией или инструментом.

Страх в своих крайних проявлениях может довести человека до полного исступления, быть причиной истерики, стать мертвенным оцепенением, вызвать патологическое сумасшествие, а в исключительных случаях сильный испуг, явившись для человека ужасом, - может привести даже к смерти физической.

Наряду с этим, в определённых условиях, Страх является настоящим и весьма действенным инструментом воздействия и защиты, или даже подвигнуть на героический поступок.

Страх – есть великая стихия человеческого разума. На страхе держится закон и порядок в социальных образованиях, формах.

И потому страх неразумно было бы рассматривать, как исключительное Зло, или Благодать. Он призван служить предупреждающим сигналом и является надёжным инструментом – страх призван изменять направление мысли и контролировать ситуацию. Страх способен спасти и убить!

С эволюционно-биологической точки зрения страх может усиливать коммуникативные связи. Ведь страх способен принимать разные прогрессирующие формы, удерживающие в обществе ментальные конструкции, определяющие границы социальных слоёв, - он помогает поддерживать равновесие внутри них и относительно друг друга.

Страх везде – его «владения» простираются от «опасения прыщика на носу» до мыслей о «Первородных вселенских Ужасах».

Страх имеет корни, питающие эмоции человека, глубокие настолько, что уходят они сутью своей за пределы человеческого сознания: он - от поверхностного «переживания», до неконтролируемого «ужаса». Страх приводит людей к ужасному позору и великой славе! Слава Древним Страхам!

Страх всегда был эмоцией/инструментом, связанным с любым из аспектов как жизни повседневной, будничной, так и с более тонкой, сакральной жизни любого человека. Любой человек, не зависимо от его возраста, статуса, национальности (и т.д.), испытывал в своей жизни, и помнит вещи, заставляющие его бояться, или принимать решения. Страх.



Мы встречаем напоминания о Страхе кругом и сплошь, в нашей бытности: словах и образах – люди вообще трусливы. Одно только слово «Страх» - всякий раз слыша это, каждый представляет себе под ним что-то, казалось бы «своё», но у всего этого «своего для каждого» есть общности, а значит может существовать система, по которой Страх можно рассматривать как явление, стихию и свойство живого разума – изучать его суть: причины, последствия, с целью найти решения для контроля…


С этими целями, Страх изучался людьми веками. Но, несмотря на значительное число работ, посвящённых страхам, вопросы, связанные со страхами, до сих пор остаются открытыми, а проблема в великом множестве случаев нерешенной.

В современных цивилизациях существует все более возрастающее число объектов, событий, условий и ситуаций, которые пугают или потенциально могут быть пугающими. Вероятно, именно этим можно объяснить тот факт. что страх является предметом научного исследования, пожалуй, чаще, чем какая-либо другая фундаментальная эмоция. Обширные обзоры исследований, посвященные страху, создают прекрасные основания для дальнейшего понимания этой важной эмоции. Понимание страха не избавляет от опасных или пугающих ситуаций, но может обеспечить дополнительную меру контроля над этой неприятной эмоцией, свойственной всем людям, независимо от их возраста, статуса и убеждений.

Особенности и общности в проявлениях страхов у разных людей, позволяют систематизировать страхи, исследовать их и понять их природу.

Цель моей работы, выявить сходства и отличия, в проявлении тревожности, страхов у людей, принадлежащих к определённой субкультуре, и страхов, тревог «средне статистического обывателя», и если возможно, найти закономерности в фактах присутствия определённых страхов, а так же их мотивов и причин.








СУБКУЛЬТУРА (от лат. sub – под*культура)
— «совокупность специфических социально-психологических признаков (норм, ценностей, стереотипов, вкусов и т.д.), влияющих на стиль жизни и мышления определённых номинальных и реальных групп людей и позволяющих им осознать и утвердить себя в качестве "мы", отличного от "они" (остальные представители социума)».[15]
Представителями субкультуры являются - отдельные возрастные и социальные слои населения, профессиональные группы, неформальные объединения, и пр.
Субкультура - это относительно целостное явление, которое включает в себя ряд ценностных ориентаций, норм поведения; предпочитаемые источники информации (газеты, журналы, передачи радио, телевидение и другие источники массовой коммуникации); увлечения, способы времяпрепровождения; жаргон, фольклор. Ценностные ориентации носителей субкультуры определяются ценностями и социальной практикой общества, интерпретированными и трансформированными в соответствии с характером субкультуры (просоциальной, асоциальной, антисоциальной), возрастными, социально-профессиональными и иными специфическими потребностями её носителей.

Объектами исследования являются две условные группы людей, первая из которых придерживается т.н. традиционных культурных приоритетов, вторая же группа идентифицирует себя как представители субкультуры.

Предметом исследования в работе является проявления страхов у людей разных групп.

Методом исследования стал опрос испытуемых на предмет «Страхов».
Испытуемым обеих групп, был предложен список страхов, разработанный Ю. Щербатовых (точнее 24 условных названия), с возможностью дополнить его своими интерпретациями, формулировками того, что зовётся ими «страх».



Теоретическая часть

Понятия страх, тревога, тревожность
Часто в применении этих понятий возникает постоянная путаница. Пожалуй, не всякий психолог сможет внятно объяснить, чем отличаются между собой страх, тревога и тревожность. А между тем содержание этих понятий, по-видимому, у разных авторов, далеко не одно и то же.
В английском языке тревога и тревожность обозначаются одним словом — anxiety, и при чтении иностранной литературы для разведения понятий надо обращать внимание на контекст их использования. В русском языке это разные слова, и указать на различие между ними довольно просто. Тревога — это эмоциональное переживание, а тревожность — психологическая особенность, устойчивое свойство человека, характерная для него черта. Проще говоря, если человек часто испытывает состояние тревоги, то его считают тревожным. Склонность человека к переживанию тревоги является одним из основных параметров индивидуальных различий.
Тревога - это смутное, неприятное эмоциональное состояние, характеризующееся ожиданием неблагоприятного развития событий, наличием дурных предчувствий, страха, напряжения и беспокойства. Тревога отличается от страха тем, что состояние тревоги обычно беспредметно, в то время как страх предполагает наличие вызывающего его объекта, человека, события или ситуации.
Страх – это эмоция, возникающая в случаях реальной или воображаемой угрозы существованию организма, индивида, его ценностям, идеалам и принципам и направлена на источник опасности.
Тревожность - это склонность человека к переживанию состояния тревоги. Чаще всего тревожность человека связана с ожиданием социальных последствий его успеха или неудачи. Тревога и тревожность тесно связаны со стрессом. С одной стороны, эмоции тревожного ряда являются симптомами стресса. С другой стороны, исходный уровень тревожности определяет индивидуальную чувствительность к стрессу.
Как и стресс в целом, состояние тревоги не может быть названо однозначно плохим или хорошим.
Иногда тревога является естественной, адекватной, полезной. Каждый человек чувствует тревогу, беспокойство или напряжение в определенных ситуациях, особенно, если он должен сделать что-то необычное или подготовиться к этому. Например, выступление перед аудиторией с речью
или сдача экзамена. Человек может испытывать беспокойство, идя по неосвещенной улице ночью или когда он заблудился в чужом городе. Этот вид тревоги нормален и даже полезен, так как побуждает подготовить выступление, изучить материал перед экзаменом, задуматься о том, действительно ли нужно выходить на улицу ночью в полном одиночестве.
В других случаях тревога является неестественной, патологической, неадекватной, вредной. Она становится хронической, постоянной и начинает появляться не только в стрессовых ситуациях, но и без видимых причин. Тогда тревога не только не помогает человеку, но, наоборот, начинает мешать ему в его повседневной деятельности.
Вместе с тем термин тревожность часто используется в более широком смысле для обозначения и переживания, и устойчивой черты. Так, например, в психодиагностической методике Ч. Спилбергера (в России известной в модификации Ю.Л. Ханина) различаются ситуативная тревожность, характеризующая состояние человека в конкретный момент, и личностная тревожность — как относительно устойчивое личностное образование.



Критерии отличия страха и тревожности
Когда речь заходит о тревожности и страхе, то разные авторы указывают на разные критерии их различения. Можно выделить, пожалуй, пять наиболее известных и описанных в психологической литературе критериев, позволяющих размежевать эти понятия.
Первый критерий — степень конкретности угрозы, опасности, на которую реагирует человек. Страх при этом рассматривается как реакция на реальную, предметно-определенную опасность, а тревожность считается переживанием неопределенной, диффузной, смутной угрозы, не имеющей четко осознаваемого объекта и очень часто попросту воображаемой.

Второй критерий — направленность угрозы. Страх возникает тогда, когда нечто грозит самому существованию человека, целостности его организма, то есть в случае «витальной угрозы», а тревожность — когда, опасность связана с разрушением ценностей человека, его отношений с другими людьми, его потребностей, иначе говоря, когда угроза является личностной. Тут можно вспомнить слова Ф. Перлза (цит. по А.М. Прихожан): «Я склонен считать, что всякая тревога есть боязнь перед публикой. Если это не боязнь перед публикой (т.е. связанная с исполнением), тогда рассматриваемое явление есть страх. Или тревога является попыткой преодолеть страх «ничто», часто представляемое в форме «ничто = смерть»?
Третий критерий — способ реагирования человека. От страха человек ведет себя либо стенически, либо астенически.
В первом случае он проявляет невероятную активность, например, убегает со скоростью, которой позавидовал бы спринтер-чемпион, или одним махом перепрыгивает через высоченный забор (здесь уже возникает предмет зависти для спортсменов другого профиля), или вступает в схватку с предметом страха, демонстрируя неожиданную силу (храбрец позавидует).
Во втором случае человек просто цепенеет, теряя вообще способность к активности (как кролик перед удавом). Тревожность обычно порождает другой способ реагирования — недифференцированную поисковую активность.
Четвертый критерий — сложность организации переживания. Страх, будучи базовой, фундаментальной эмоцией, устроен проще, чем тревожность, которая рассматривается как некая «надстройка», формирующаяся на основе страха в комбинации с другими базовыми эмоциями, а потому имеющая более сложную организацию.
Пятый критерий — интенсивность переживания. Так, иногда полагают, что можно выстроить следующий ряд переживаний по степени их возрастания: тревога, опасение, боязнь, испуг, ужас. Последние четыре состояния характеризуют разные оттенки страха.
Однако большую популярность приобрела концепция явлений тревожного ряда Ф.В. Березина, в которой выделены эмоциональные состояния, закономерно сменяющие друг друга по мере нарастания состояния тревоги: ощущение внутренней напряженности, раздражительность, собственно тревога, страх, ощущение неотвратимости надвигающейся катастрофы, тревожно-боязливое возбуждение.
Анализируя указанные критерии, легко увидеть, что не все они практически применимы, а некоторые вызывают возражения. Бывает, например, совсем непросто различить «витальную» угрозу и угрозу личности и социальным контактам человека. Скажем, как следует назвать то чувство, которое испытывает школьник перед экзаменом? Ведь он может воспринимать ситуацию экзамена как угрожающую не только его само представлениям, но и буквально — своему хрупкому организму.
Разделение страха и тревожности по способу реагирования довольно условно, так же как и рассмотрение тревожности в качестве комбинации разных базовых эмоций.
Наиболее понятным, доступным и практически используемым критерием является, по-видимому, первый: страх провоцируется конкретной угрозой, а тревожность является безобъектным переживанием. Убедительной кажется и концепция явлений тревожного ряда, позволяющая обозначить достаточно четкие различия между тревожностью и страхом.
Классификации страхов
В настоящее время существуют различные классификации страхов. Согласно одной из них, все многообразие данных эмоциональных состояний можно разделить на природные, социальные и внутренние страхи[7]. Дальнейший анализ человеческих страхов позволил прийти к мнению, что более точным является разделение на три группы: биологические, социальные и экзистенциальные.
К первой группе относятся страхи, непосредственно связанные с угрозой жизни или здоровья человека, вторая представляет боязни и опасения за изменение своего социального статуса, третья группа страхов связана с глубинной сущностью человека и характерна для всех людей вне зависимости от конкретных ситуаций.
Исходя из этого принципа, страх перед агрессивной собакой относится к первой категории, страх публичных выступлений - ко второй, а страх смерти - к третьей. Между тем имеются и промежуточные формы страха, стоящие на грани двух разделов. К ним, например, относится страх болезней. С одной стороны – болезнь имеет биологический характер (боль, повреждение, страдание), но с другой – социальную природу (выключение из нормальной деятельности, отрыв от коллектива, снижение доходов, увольнение с работы, бедность и т. д.). Поэтому данный страх находится на границе 1 и 2 группы страхов, страх глубины (при купании) - на границе 1 и 3 группы, страх потери близких – на границе 2 и 3 группы и т. д.
Экзистенциальные страхи - это особая группа страхов, связанная не с какими-то конкретными жизненными событиями определенного индивида, а с самой сущностью человека. Экзистенциальные страхи можно разделить на четыре основные групп:
• Страх перед пространством.
• Страх перед временем.
• Страх перед непознаваемостью жизни.
• Страх перед собой.
Страх перед пространством может принимать различные формы, из которых основными являются страх перед замкнутым или открытым пространством и страх темноты.
Страх перед временем может принимать форму страха перед неизвестностью будущего и страха перед смертью.
Страх перед жизнью может принимать форму страха перед непонятностью и огромностью окружающего мира, в котором приходится жить, страха перед таинственными и загадочными явлениями, а также страха перед бессмысленностью жизни.
Страх перед собой может принимать различные формы: непонимания себя, своих подсознательных мыслей, страх перед своими возможными поступками или страха потерять контроль над собой, сойти с ума.
В принципе, можно выделить пятую группу экзистенциальных страхов - страх перед порядком и хаосом жизни, который может выражаться или в навязчивом стремлении раз и навсегда установить определенный порядок вещей (при этом бояться новизны и беспорядка) или, наоборот, в желании разрушать определенность жизни (испытывая страх от необходимости следовать жестко определенному порядку). Однако эти страхи так тесно связаны со страхами пространства, что целесообразным будет выделить только четыре группы страхов.
Например, страх перед новизной и необходимостью выйти за пределы обжитого пространства имеет общие корни с такой чертой психики человека, как стремление к неизменности и порядку. Как отмечал немецкий психолог Фриц Риман, некоторые люди так планируют свое будущее, как будто их жизнь безгранична, мир стабилен, а будущее предвидимо, что на самом деле является чистой иллюзией[4].
Эта тенденция к порядку и неизменности у личностей такого типа сопровождается беспокойством, обусловленным страхом перед риском, перед всем новым и неизведанным, перед неопределенностью планов и вечной изменчивостью нашей жизни. Данное чувство близко к тому, которое Карен Хорни обозначила как страх нарушения сложившегося равновесия[5] .
Как отмечают некоторые психологи, источником подобных страхов является априорное представление, что новая, неизвестная нам ситуация, как правило, оказывается неприятной[2]. Таким образом, мы можем выделить целый комплекс близких по своей природе страхов, который объединяет в себе страх перед новизной, страх перед изменениями в жизни и страх перед открытым пространством.
Личности, «помеченные» подобными страхами, боятся всего нового, неизвестного. Им комфортней в уже обжитом замкнутом мирке, среди привычных вещей и узкого круга знакомых людей. Таких людей пугает неизведанное, а свобода воспринимается ими как тяжелая ноша, от которой хочется поскорее избавиться. В крайнем случае, данная тенденция принимает форму агорафобии – боязни открытого пространства. Человек, страдающий агорафобией, боится выходить на улицу, переходить площадь, оказаться в людном месте и т. д.
В обозначенных местах у такого рода людей могут возникать приступы паники, учащенного сердцебиения, приступы удушья и даже временная потеря сознания. Ф. Риман пишет: «Когда что-либо изменяется, они расстраиваются, становятся беспокойными, испытывают страх, пытаются отделаться от изменений, уменьшить или ограничить их, а если они происходят – помешать им или преодолеть их. Они противостоят тем изменениям, которые с ними происходят, занимаясь при этом сизифовым трудом, так как все мы находимся в потоке событий, и «все течет и все изменяется» в непрерывности возникновения и исчезновения, и никто не может остановить этот процесс»[4].
Люди другого типа, наоборот, испытывают страх перед ограничением их свободы, которая является для них главной жизненной ценностью. Такие люди легко меняют места работы, брачных партнеров и обожают путешествовать. Их пугает любое ограничение их независимости, жесткие обязательства и тесные комнаты. Этот вид страха характерен для самостоятельных и энергичных личностей. Такие люди, наделенные определенными амбициями и воображением, плохо переносят известную наперед рутину будней. Они никогда не будут работать бухгалтером, налоговым инспектором или рабочим на конвейере, какую бы зарплату им не сулили. Они плохо переносят различные регламенты, инструкции и предписания и в любое дело стараются внести собственные нововведения. Их пугает одна мысль о том, что им нужно будет делать какое-то дело одним и тем же образом в течение длительного времени. К счастью, такие люди интуитивно или осознанно выбирают себе такую работу и таких начальников, которые предоставляют им тот минимальный уровень свободы, который исключает развитие этой формы страха.
Если такой человек попадает в замкнутое пространство, из которого по воле обстоятельств какое-то время не может выйти, у него может развиться клаустрофобия. Дополнительным фактором, провоцирующим развитие данной фобии, может быть удушье, сердечный приступ или обострение другого заболевания, которое совпало с временным нахождением в замкнутом пространстве. К распространенным вариантам развития клаустрофобии относится длительное нахождение в застрявшем лифте, последствия ДТП (если пострадавшего долго не могли извлечь из поврежденной машины), обвал в шахте, снежная лавина и т. д
По мнению Ф. Римана страх перед ограничением стремления к свободе чаще встречается у людей с истерической структурой личности, которые стремятся к переменам и свободе, жаждут всего нового и рискованного. Они избегают и боятся всяких ограничений, традиций, закономерностей и порядка, которые так значимы для лиц с навязчивым развитием. Такие люди испытывают внутренний страх перед любыми жестко установленными границами и ограничениями и стремятся играть все роли, которые предусмотрены в человеческом коллективе, и избегают всяческих предписаний и законоположений.
При этом Ф. Риман подчеркивает, что страх этих людей перед необходимостью, как правило, не осознан и заменяется другими страхами. Он пишет: «При страхе замкнутого пространства в лифте или страхе высоты на мосту, лифт и мост служат средством бегства от страха, уклонением от него. По существу, страх перед ограничением свободы или перед ситуацией искушения при этом не усиливается, а напротив, может быть снят, так как рискованные желания, овладевающие истериками или создающие внутренний конфликт, переносятся на внешние объекты страха, которые способствуют «разрешению» конфликта»[4].
С другой стороны, можно отметить, что, хотя клаустрофобия и агорафобия являются формой проявления экзистенциальных страхов, вытекающих из самой сущности человека, они могут активироваться при определенных обстоятельствах и формироваться по принципу условного рефлекса[7]. Соответственно, для лечения данных страхов может применяться не только психоаналитический подход, но и методы, основанные на условно-рефлекторной теории И.П. Павлова, в частности – нейро-лингвистическое программирование[8].

Анализ «страха» и «тревожности» в научных трудах

З. ФРЕЙД: ПРОБЛЕМА СТРАХА

Проблему страха Зигмунд Фрейд считал узловым пунктом, «в котором сходятся самые различные и самые важные вопросы, тайна, решение которой должно пролить яркий свет на всю нашу душевную жизнь».[11]

Страх принадлежит к категории фундаментальных эмоций человека. Несмотря на свою отрицательную окраску, страх выполняет разнообразные функции в психической жизни человека.

Возрастные страхи, т. е. страхи, присущие определенному возрасту, в некоторой степени отражают исторический путь развития самосознания человека. Вначале ребенок боится остаться один, без поддержки близкого лица (в 7 мес), опасается посторонних, неизвестных ему лиц (в 8 мес). Далее он боится боли, высоты, гигантских (в его представлении) животных. Далее он боится темноты, огня и пожара, стихии, всего того, что было развито у первобытных людей, одухотворяющих многие неизвестные и опасные для них явления природы. Абсолютное отсутствие страхов представляется, во всяком случае, в дошкольном возрасте, скорее, исключением, чем правилом.

При большем, чем в норме, количестве страхов и их невротическом характере возникает состояние психического напряжения, скованности, аффективно заостренного стремления к поиску опоры, чрезмерной зависимости от внешнего поля. Поведение становится все более пассивным, атрофируются любопытство, любознательность, избегается любой риск, связанный с вхождением в новую, неизвестную своими последствиями ситуацию общения. Вместо непосредственности и открытости развиваются настороженность и аффективная замкнутость (отгороженность), уход в себя и свои проблемы. Усиливается ориентация на травмирующее прошлое, которая все более предопределяет настоящее, исключает из психического репертуара положительные эмоции, оптимизм и жизнеутверждающую активность. Тогда неумение радоваться пропорционально умению тревожиться, беспокоиться, быть озадаченным. Во всех этих случаях страх теряет свои приспособительные функции, указывая на неспособность справиться с угрозой, переживание бессилия, потерю веры в себя, в свои силы и возможности.

Страх может одолеть нас молниеносно, целиком охватить всю личность, не давая ей никакой возможности контролировать этот словно автоматический приступ. Мы беспомощны перед ним, подчинены ему.

Паника возникает тогда, когда контроль страха полностью перестает действовать. Здесь мы попадаем в давно вроде бы преодоленное состояние детского беспомощного страха. Однако в то же время страх может быть осмысленным и целесообразным сигналом об опасности; мы ощущаем его и в силу наших душевных возможностей перерабатываем, чтобы затем иметь возможность надлежащим образом противостоять не только самому страху, но и стоящей за ним опасности.

Неконтролируемый, автоматически протекающий страх с паникой соответствует очень ранней, архаической ступени развития. Способность к сигнальному страху (Signalangst), напротив, предполагает известную зрелость личности.

В то время как страх автоматический способен подавить «Я», сигнальный страх состоит у «Я» на службе, поскольку предупреждает его об опасности.

Фрейд выделяет два основных вида страха – реальный и невротический.

Реальным страхом Фрейд называет реакцию на восприятие внешней опасности, т. е. ожидаемого, предполагаемого повреждения, он связан с рефлексом бегства, и его можно рассматривать как выражение инстинкта самосохранения. Однако дальнейшие рассуждения приводят его к тому, что в ситуации опасности целесообразным является не сам страх, который может оказывать парализующее действие, а реакция бегства (или другие моторные реакции, направленные на борьбу с внешней опасностью).

Почему в определенных ситуациях у человека возникает чувство страха? Считая, что под страхом по большей части понимают субъективное состояние, в которое попадают благодаря ощущению "развития страха", называемое аффектом, Фрейд предполагает, что ядром аффекта является повторение какого-то определенного значительного переживания. «Это переживание могло бы быть лишь очень ранним впечатлением весьма общего характера, которое нужно отнести к доисторическому периоду не индивида, а вида».
Этим ранним впечатлением З.Фрейд считает «впечатление от акта рождения, при котором происходит такое объединение неприятных впечатлений, стремлений к разрядке напряжения и соматических ощущений, которое стало прообразом воздействия смертельной опасности и с тех пор повторяется у нас как состояние страха. Невероятное повышение возбуждения вследствие прекращения обновления крови (внутреннего дыхания) было тогда причиной переживания страха, так что первый страх был токсическим.
Название "страх" (Angst) - angustiae, теснота, теснина (Enge) - выделяет признак стеснения дыхания, которое тогда было следствием реальной ситуации и теперь почти постоянно воспроизводится в аффекте». Итак, первое состояние страха возникло вследствие отделения от матери. Предрасположение к повторению первого состояния страха так основательно вошло в организм благодаря бесконечному ряду поколений, что отдельный индивид не может избежать аффекта страха, даже если он, как легендарный Макдуф, "был вырезан из тела матери", т. е. не знал самого акта рождения.

Страх - одно из ведущих клинических проявлений при неврозах. Невротическим можно определить страх, который или не оправдывается конкретной угрозой, или не соответствует ей по степени значимости, но всегда имеет определенную психологическую подоплеку своего происхождения (мотивацию).

К формам невротического страха Фрейд относит страх ожидания (боязливое ожидание) и страх в виде фобий.

Специфической формой страха является ощущение беспомощности, связанное с неконтролируемым ростом силы бессознательных желаний. В отличие от страха перед реальностью (термин, обозначающий переживание реальной опасности, внешней угрозы), данный страх часто переживается как чувство тревоги, не имеющей конкретного объекта, а связанной с Я целиком. Если человек не научился в достаточной мере управляться с инстинктивными побуждениями, или инстинктивный импульс не ограничен ситуативными обстоятельствами, или же вследствие невротического нарушения развития вообще не может быть отреагирован, то тогда накопившаяся энергия этого стремления может одолеть человека. Это ощущение превосходства импульса, перед которым человек чувствует себя беспомощным, создает почву для появления страха.
Инстинктивные побуждения могут угрожать по-разному. Например, страх может быть связан с тем, что влечение стремится к безграничному удовлетворению и тем самым создает проблемы. Но и сам факт, что человек может утратить контроль над собой, вызывает очень неприятное ощущение, беспомощность, а в более тяжелых случаях — страх.

Такой вид невротического страха довольно часто встречается в сновидениях. В своей работе "Зловещее" (1919) Фрейд относит к числу наиболее пугающих, жутких переживаний возвращение вытесненного, указывая, что символическим аналогом того, что должно было оставаться скрытым, но внезапно проявилось, являются кошмары, связанные с ожившими мертвецами, привидениями, духами и т.п. [14]
Вышеописанная форма страха была названа Фрейдом страхом ожидания, который проявляется в виде общей боязливости, так называемого «свободного» страха, готового привязаться к любому более или менее подходящему по содержанию представления. Лица, страдающие этим страхом, всегда предвидят из всех возможностей самую страшную, считают любую случайность предвестником несчастья, используют любую неуверенность в дурном смысле. Склонность к такому ожиданию несчастья как черта характера встречается у многих людей, которых нельзя назвать больными, их считают слишком боязливыми или пессимистичными; но необычная степень страха ожидания всегда имеет отношение к нервному заболеванию, которое Фрейд назвал "неврозом страха" и причислял его к актуальным неврозам.

Совсем иначе выглядят и переживаются страхи, иррациональные, так сказать, по форме, а не по существу. Это страх перед вполне конкретными объектами или ситуациями, которые могут представлять реальную опасность (злые собаки, змеи, высокие скалы и пропасти), но в большинстве случаев сравнительно безобидны (жабы, пауки, старухи-цыганки и т.п.).

Н.Ф. Калина приводит следующий пример: «Одна из моих клиенток как-то пожаловалась на сильный страх перед змеями. Судя по рассказу, это была настоящая фобия — при виде похожих объектов или даже просто в разговоре о том, что они попадаются в самых неожиданных местах (на даче, за городом) девушка начинала кричать, а случайная встреча с безобидным ужом закончилась ужасающей истерикой. В беседе о причинах возникновения этого страха прояснилось большое ассоциативное поле, связанное с ним. Для клиентки змея символизировала только негативные моменты, а общая культурная семантика, связанная с вечной молодостью, мудростью, целительными свойствами и другими позитивными характеристиками, отсутствовала.[16]

Далее выяснилось, что по-настоящему вытесненными были амбивалентные, двойственные аспекты змеиной природы, ассоциированные с могущественными, проницательными и потому опасными женскими фигурами. Сама же змея воспринималась как латентный, скрытый (в траве) фаллос, символизирующий основание бессознательного желания. Страх змей в качестве симптома заместил признание своей подвластности желанию другого. Вполне очевидно, что фобическая реакция предохраняла клиентку от соприкосновения с вытесненными аспектами собственной сексуальности, связанными с ипостасью фаллической женщины. Страх перед этой демонической фигурой был преобразован в фобию змей».[16]
Итак, вторая форма страха, в противоположность вышеописанной, психически более связана и соединена с определенными объектами или ситуациями. Это страх в форме чрезвычайно многообразных и часто очень странных "фобий". Обращаясь к фобиям, мы оказываемся еще ближе к основе всякого невроза, а именно к страху. Выражение фобия и обозначает не что иное как голый страх (от греч. «phobos» — боязнь).

Американский психолог Стенли Холл классифицировал различные фобии. Согласно его описанию, объектом или содержанием фобии могут стать: темнота, свободное пространство, открытые площади, кошки, пауки, гусеницы, змеи, мыши, гроза, острые предметы, кровь, закрытые помещения, человеческая толпа, одиночество, переход мостов, поездка по морю, по железной дороге и т. д[17]
.
Следует особо отметить специфические формы фобий, ибо они случаются чаще и обусловливают определенные страдания:

— Эритрофобия, страх покраснеть.

— Сердечная фобия, страх заболеть сердечным заболеванием.

— Канцерофобия, страх заболеть раком.

— СПИДофобия, страх заразиться СПИДом.

— Радиофобия, страх пострадать от радиоактивного излучения. Подобные страхи, разумеется, нельзя отнести к совершенно необоснованным, однако, если они выражены экстремально, то велика вероятность того, что речь идет по меньшей мере о невротическом наслоении.

Фрейд, в свою очередь, пытается выделить более общие признаки вышеперечисленных фобий, отнеся их к одной из трёх групп.

К первой группе он относит объекты и ситуации, внушающие страх, являющиеся чем-то жутким и для нормальных людей, имеющие отношение к опасности (фобия змей, например).

Ко второй группе он относит случаи, имеющие отношение к опасности, в которых, однако, люди привыкли не придавать ей значения и не выдвигать ее на первый план. Сюда относится большинство ситуативных фобий (фобия железной дороги, путешествия на корабле, перехода мостов, одиночества, толпы, закрытого помещения, грозы и т. п.).

Третья группа фобий совершенно непонятна «нормальному» человеку (агорафобия, страх кошек, мышей и др.).

Фрейд отмечает, что любые из вышеперечисленных объектов (пожалуй, кроме последней, третьей, группы) вполне способны вызвать страх той или иной степени интенсивности у нормального человека. Однако у невротика интенсивность этих страхов гипертрофирована: «Что нас поражает в этих фобиях невротиков - так это вообще не столько их содержание, сколько интенсивность. Страх фобий прямо неописуем! И иной раз у нас складывается впечатление, будто невротики боятся вовсе не тех вещей и ситуаций, которые при известных обстоятельствах и у нас могут вызвать страх, а тех, которые они называют теми же именами». [11]

Далее, Фрейд отмечает, что описанные формы страха, свободный страх ожидания и страх, связанный с фобиями, независимы друг от друга. Один не является более высокой ступенью развития другого, они встречаются вместе только в виде исключения и то как бы случайно. Самая сильная общая боязливость не обязательно проявляется в фобиях; лица, вся жизнь которых ограничена агорафобией (страхом открытых пространств), могут быть совершенно свободны от пессимистического страха ожидания.

Фобии первой и второй группы Фрейд относит к так называемой «истерии страха», т. е. рассматривает их как заболевание, родственное известной конверсионной истерии. Истерия страха ( фобический синдром ) - один из трех неврозов, выделенных Фрейдом в особую группу, названную неврозами переноса.

Третья из форм невротического страха появляется, например, при истерии, сопровождая истерические симптомы, или в любых условиях возбуждения, где можно было бы ожидать аффективных проявлений, но только не аффекта страха, или в виде приступа свободного страха, независимого от каких-либо условий и одинаково непонятного как для наблюдателя, так и для больного. О какой-то опасности и каком-то поводе вовсе не может быть речи. Во время этих спонтанных приступов комплекс, называемый состоянием страха, способен расколоться на части. Весь припадок может быть представлен отдельным, интенсивно выраженным симптомом - дрожью, головокружением, сердцебиением, одышкой, - а обычное чувство, по которому узнают страх, - отсутствовать или быть неясным.

Далее, Фрейд, основываясь на результатах клинических наблюдений, замечает, что страх ожидания, или общая боязливость, находится в тесной зависимости от определенных процессов в сексуальной жизни, от определенного использования либидо. Самые распространенные примеры – это возникновение невроза страха в случаях, когда сексуальное напряжение не получает полного удовлетворения (в период жениховства; при

. Самые распространенные примеры – это возникновение невроза страха в случаях, когда сексуальное напряжение не получает полного удовлетворения (в период жениховства; при частом практиковании coitus interruptus (прерванного полового акта); у женщин, чьи мужья недостаточно потентны). В этих условиях либидозное возбуждение исчезает, а вместо него появляется страх как в форме страха ожидания, так и в форме припадков и их эквивалентов. То же самое значение для возникновения состояний страха имеет сексуальное воздержание, разумеется, лишь в тех случаях, когда либидо, которому отказано в удовлетворяющем выходе, в соответствующей степени сильно и не переработано по большей части путем сублимации. Решающим моментом для возникновения заболевания всегда являются количественные факторы.
С развитием теории тревоги, представления об этом предмете претерпевали изменения у Фрейда. Стоит кратко перечислить те изменения.
Отметим некоторые тенденции и направления его мыслей, менявшихся на протяжении всей его жизни. Его концепции представляли собой как бы зерно, из которого многое должно вырасти позже. Всякое догматическое отношение к его взглядам должно вызывать сомнение, кроме того, изменения его представлений порождают двусмысленность некоторых его работ. Так, например, иногда может показаться, что Фрейд полностью отбросил свои прежние представления, но в другом месте создается впечатление, что он верит в то, что первая теория входит во вторую как частный случай.
Первая тенденция вытекает из того, о чем говорилось выше: теория либидо, игравшая первостепенную роль в первоначальных представлениях о тревоге, отходит на второй план. Первая теория тревоги в основном описывала превращения либидо (это была, по словам Фрейда, "чисто экономическая теория"), в своих поздних работах он говорит, что теперь либидо его сравнительно мало интересует. Но и вторая теория также использует концепцию либидо: энергия, превращающаяся в тревогу, есть, как и прежде, либидо, изъятое из катексиса вытесненного либидо.
Во второй теории Эго осуществляет функцию вытеснения с помощью "десексуализированного" либидо, а опасность (реакцией на которую является тревога) заключается в "нарушении экономики, которое вызвано усилением стимулов, требующих какого-то определенного ответа". Хотя концепция либидо сохраняется во всех поздних работах Фрейда, тут можно заметить смещение акцента: ранее тревога представлялась как автоматическое превращение либидо, теперь она описывается как реакция на воспринимаемую опасность, в которой либидо (энергия) используется ради того, чтобы справиться с опасностью. Благодаря этому вторая теория Фрейда адекватнее описывает механизм тревоги. Но мне представляется, что и во второй теории акцент на либидо затемняет проблему, поскольку человек в ней представлен носителем инстинктивных или либидинозных потребностей, которые ищут удовлетворения.
Исследуя представления Фрейда о возникновении симптомов тревоги, можно найти еще одну тенденцию в развитии его мыслей. Ярче всего она проявилась в том, что в поздней теории, если сравнить ее с ранней, причина и следствие поменялись местами: раньше он говорил, что вытеснение порождает тревогу, потом стал думать, что тревога порождает вытеснение. Такое изменение представлений предполагает, что тревога и ее симптомы не есть просто проявление интрапсихического процесса, но они возникают из стремления человека избежать опасных ситуаций в мире взаимоотношений.
Третье изменение, где мысль Фрейда движется в том же направлении, выразилось в попытке Фрейда преодолеть дихотомию между "внутренними" и "внешними" факторами, которые связаны с тревогой. Если раньше Фрейд утверждал, что невротическая тревога порождена страхом перед либидинозными импульсами, позднее он понял, что эти импульсы опасны лишь по той причине, что их выражение приводит к возникновению опасности во внешнем мире. В первой теории опасность во внешнем мире играла незначительную роль, поскольку тревога представлялась как следствие автоматической трансформации либидо. Но эти гипотезы пришлось поставить под сомнение, когда в поздний период, работая с пациентами, Фрейд мог увидеть, что "внутренняя опасность", то есть опасность, связанная с импульсами человека, возникает из-за того, что человек пытается справиться с "внешними и реальными опасными ситуациями".
Та же тенденция рассматривать тревогу как отражение попытки человека справиться с окружающей средой (в прошлом или в настоящим) выразилась в том, что Фрейд в своих поздних работах все чаще использует выражение "опасная ситуация", а не просто "опасность". В ранних работах он говорит, что симптом помогает защитить человека от требований его собственного либидо. Но, развивая свою вторую теорию, он пишет:
"Можно было бы сказать, что симптомы появляются потому, что они помогают избежать тревоги, но это представление остается поверхностным. Точнее будет звучать такая формулировка: симптомы появляются потому, что они помогают избежать опасной ситуации, о которой предупреждает тревога"[12].
Далее в той же статье он пишет:
"Мы также пришли к выводу, что требования инстинктов часто представляют собой (внутреннюю) опасность лишь потому, что их удовлетворение привело бы к возникновению внешней опасности, таким образом, внутренняя опасность представляет собой опасность внешнюю"33.
Поэтому симптом – это не только защита от внутренних импульсов: "С нашей точки зрения, взаимоотношения между тревогой и симптомом не столь тесные, как предполагалось раньше, поскольку между ними стоит фактор опасной ситуации"[12].
Может показаться, что мы придаем слишком большое значение тому второстепенному факту, что вместо слова "опасность" Фрейд стал использовать выражение "опасная ситуация". Но я думаю, что это изменение немаловажно, это не просто вопрос терминологии. Оно указывает на коренное отличие между двумя разными представлениями: согласно первому, тревога 'является преимущественно интрапсихическим процессом, согласно второму, она появляется в процессе взаимоотношения человека с окружающим миром и с другими людьми. Согласно второму представлению, интрапсихические процессы – это реакция на сложности в межличностном мире или попытка решить возникающие в этой сфере проблемы.
Фрейд переходит к иному взгляду, в центре его внимания теперь стоит организм, то есть человек в контексте своих взаимоотношений. Но известно также, что Фрейд не довел эту линию мысли до логического завершения, то есть не пришел к последовательному взгляду на человека как на организм в культурном контексте. Я думаю, в этом ему помешали две вещи: теория либидо и топографическая модель личности.
Можно выделить еще одно, четвертое направление, по которому развивались представления Фрейда о тревоге: все больше места в его теории занимает топографическая структура психики, связанная с разделением личности на Супер-Эго, Эго и Ид. Это позволило ему рассматривать тревогу как функцию личности, которая с помощью Эго воспринимает и интерпретирует опасную ситуацию. Фрейд замечает, что выражение, которым он пользовался раньше, – "тревога Ид", – было неудачным, поскольку нельзя сказать, что Ид или Супер-Эго воспринимают тревогу.
Эти изменения в представлениях Фрейда привели к созданию более адекватной и психологически понятной теории тревоги, но мне кажется, что топографическая модель личности, если ей строго следовать, вносит в проблему тревоги некоторую неясность. Так, например, в поздних работах Фрейда встречаются слова о том, что Эго, столкнувшись с опасной ситуацией, "создает" вытеснение. Но разве вытеснение не относится также и к бессознательным функциям (или – с топографической точки зрения – к Ид)? В самом деле, формирование симптома должно включать в себя бессознательные элементы, с чем сам Фрейд, несмотря на топографическую модель личности, не мог бы не согласиться.
По моему мнению, вытеснение и симптомы скорее являются средствами организма, с помощью которых тот приспосабливается к опасной ситуации. Хотя иногда в конкретном случае бывает необходимо различать сознательные и бессознательные элементы, жесткое использование топографической модели не только порождает теоретическую непоследовательность, но также отвлекает внимание от центрального аспекта проблемы, то есть от организма, оказавшегося в ситуации опасности[12].
Таким образом, применение топографической модели порождает проблемы; это можно увидеть на примере размышлений Фрейда о беспомощности при тревоге. Он считает, что при невротической тревоге Эго становится беспомощным благодаря конфликту с Ид и Супер-Эго. Но не является ли этот конфликт скорее конфликтом между противоречивыми ценностями и целями человека в межличностном мире? Разумеется, одни аспекты этого конфликта доступны сознанию, другие бессознательны, нет сомнений также и в том, что при невротической тревоге снова активизируются конфликты прошлого. Но, на мой взгляд, лучше рассматривать настоящие и прошлые конфликты не как результат столкновения между собой различных "частей" личности, а как результат столкновения взаимоисключающих целей, к достижению которых человек стремится, чтобы приспособиться к опасной ситуации.
Мы не будем рассматривать все теоретические достижения Фрейда, которые помогают лучше понять проблему тревоги. Нам достаточно выделить главное: Фрейд с различных сторон осветил вопрос о возникновении симптома, указал на первичный источник тревоги, то есть на отделение ребенка от матери, и, кроме того, подчеркивал субъективный и интрапсихический аспекты невротической тревоги.
Фрейд останется в истории как величайшая фигура современной психологии, поскольку именно он правильно понял все значение психологии – и такой ее разновидности, как психотерапия, – для современного изменяющегося и беспокойного общества. И, повторю, неважно, соглашаемся мы с ним или нет. Его теория тревоги, этой "узловой проблемы", остается центром, вокруг которого располагаются все прочие теории и подходы.

РАНК: ТРЕВОГА И ИНДИВИДУАЦИЯ
Представления Отто Ранка о тревоге согласуются с его мнением о том, что центральной проблемой развития человека является индивидуация. По его убеждению, вся жизнь человека – это непрерывная череда отделений, напоминающих отделение от матери, каждое из которых дает человеку возможность стать самостоятельнее. Рождение является первым и наиболее драматичным событием в этом ряду отделений, но подобные переживания – в большей или меньшей степени – человек испытывает при отлучении от груди, когда он впервые идет в школу, когда взрослый отделяется от своего холостого состояния и вступает в брак, и то же самое происходит на каждом этапе развития личности вплоть до последнего отделения, которым является смерть. Тревога же, по мнению Ранка, есть опасение, сопровождающее подобные этапы отделения. Тревогу испытывают при изменении предшествующей ситуации, где существовало относительное единство с окружающей средой, от которой человек зависел: это тревога перед необходимостью стать самостоятельным. Но тревога возникает и в том случае, когда человек сопротивляется отделению от безопасной ситуации: это тревога потери своей самостоятельности[18].
Знаменитая концепция травмы рождения Ранка повлияла на его представления о тревоге. При интерпретации любых психологических событий человеческой жизни он постоянно опирается на символ рождения, хотя его утверждение о том, что ребенок испытывает тревогу в момент своего рождения, вызывает сомнения. Ранк уверял, что "ребенок переживает свой первый страх в момент рождения", и такое переживание ребенка он называл "страхом перед жизнью"[18]. Это первичная тревога – тревога отделения от ситуации полного единства с матерью, когда человек попадает в абсолютно новые условия своего обособленного существования в окружающем мире.
Я могу себе представить, что при мысли о тех бесчисленных новых возможностях, которые влечет за собой рождение, у взрослого человека возникла бы тревога. Но какие переживания испытывает рождающийся младенец, можно ли вообще назвать его переживания "чувствами" – это другой вопрос, и, по моему мнению, пока еще этот вопрос остается открытым.
Правильнее было бы говорить о "потенциальной", но не реальной тревоге рождения и относиться к рождению как к важному символу. В своих поздних работах Ранк (за исключением некоторых высказываний, подобных приведенным выше) склоняется к символическому пониманию переживаний, сопровождающих рождение. Он, например, считал, что пациент переживает свое рождение при отделении от аналитика на последней стадии психотерапии[18].
Ранк настаивает на том, что тревога появляется у младенца, прежде чем он начинает связывать ее с конкретным содержанием. "Человек приходит в мир в состоянии страха, – говорит Ранк, – и этот внутренний страх не зависит от внешних опасностей сексуальной или какой-либо еще природы". Позже по ходу развития ребенка этот "внутренний страх" привязывается к внешним переживаниям, несущим в себе угрозу; в результате этого "внутренний страх объектифицируется и распределяется между отдельными объектами". Ранк называет установление такой связи между первичной тревогой и конкретными переживаниями "терапевтичным", поскольку человеку легче справиться с конкретными потенциальными опасностями[18]. Таким образом, Ранк отделяет первичное недифференцированное ощущение опасности, от поздних конкретных и объективированных форм ощущения опасности, которые мы называем "страхами".
Сам Ранк использует одно слово страх для обозначения как страха, так и тревоги, что затрудняет понимание его концепций. Но, читая его работы, даже по конструкции терминов можно понять, что под "страхом жизни", "внутренним страхом" и "первичным страхом" новорожденного он понимает то, что Фрейд, Хорни, Гольдштейн и многие другие называют тревогой. Так, например, описывая первичный страх, Ранк говорит о "недифференцированном ощущении опасности", то есть дает полноценное определение тревоги. В самом деле, такие общие термины, как "страх жизни" и "страх смерти", были бы бессмысленными, если бы они не обозначали тревогу. Человек может бояться, что его застрелит сосед, но постоянный "страх смерти" есть нечто иное. Потому там, где Ранк пишет слово "страх", уместнее будет читать "тревога".
Первичная тревога младенца позже проявляется в жизни человека в двух формах: как страх жизни и страх смерти. Эти два термина, которые на первый взгляд кажутся достаточно расплывчатыми, имеют отношение к двум аспектам индивидуации, сопровождающим все бесконечное разнообразие человеческих переживаний. Страх жизни есть тревога перед любой новой возможностью, которая предполагает самостоятельное действие. Это "страх перед необходимостью жить независимо от других". Такая тревога, продолжает Ранк, появляется в тот момент, когда человек ощущает присутствие в себе творческих способностей. Проявление этих способностей повлечет за собой установление нового порядка вещей – в результате может возникнуть не только произведение искусства (если, например, речь идет о художнике), но и новый порядок взаимоотношений с другими людьми или новые формы самоинтеграции. Таким образом, творческие возможности несут в себе угрозу отделения от прошлых взаимоотношений. Не случайно такую теорию, связывающую тревогу и творчество, создал именно Ранк, который, быть может, лучше других исследователей глубинной психологии понимал психологию искусства. Подобную концепцию мы уже встречали у Кьеркегора, а в своей классической форме она выражена в мифе о Прометее.
Страх смерти, как его понимал Ранк, представляет собой нечто противоположное. Страх жизни есть тревога при "движении вперед", к своей неповторимости, а страх смерти – тревога при "движении вспять", тревога потери своей личности. Эта тревога возникает у человека тогда, когда его поглощает целое или, если говорить психологическим языком, когда он застыл в ситуации зависимых симбиотических отношений.
Ранк считал, что каждый человек ощущает две эти противоположные формы тревоги:
"Между двумя этими страхами, между двумя полюсами страха человек мечется всю свою жизнь. Вот почему невозможно отыскать один конкретный источник страха и невозможно преодолеть страх с помощью терапии"[18].
Невротик не способен найти равновесие между этими двумя формами страха. Тревога перед лицом самостоятельности мешает ему осуществлять свои творческие возможности, а тревога по поводу зависимости от других не позволяет ему полностью вкладывать себя в дружбу и любовь.
Таким образом, у многих невротиков есть сильная потребность казаться независимыми, но при этом сохранить реальную чрезмерную зависимость. Из-за сильной тревоги невротик со всех сторон ограничивает свои импульсы и свои спонтанные действия, а вследствие этого, как считает Ранк, начинает ощущать сильное чувство вины. Здоровый же творческий человек способен преодолевать тревогу в должной мере, чтобы раскрывать свои возможности, чтобы справляться с кризисами психологического отделения, которые неизбежно сопутствуют росту, и затем на новом уровне устанавливать отношения с другими людьми.
Хотя Ранка интересует прежде всего процесс индивидуации, он хорошо понимает, что человек может осуществлять себя лишь во взаимодействии со своей культурой или, по словам Ранка, лишь разделяя "коллективные ценности". В самом деле, типичный современный невротик, для которого характерны "чувство своей неполноценности и неадекватности, страх ответственности и чувство вины, а также чрезмерное сознавание себя" становится понятнее в контексте культуры, где "разрушены коллективные ценности, в том числе религия, зато выпячены ценности индивидуальные"44. Потеря коллективных ценностей в нашей культуре (хаотичное состояние социальных ценностей) не только порождает невротическую тревогу, но и создает особенно трудные условия для ее преодоления.


АДЛЕР: ТРЕВОГА И ЧУВСТВО НЕПОЛНОЦЕННОСТИ
Альфред Адлер не создал систематической теории тревоги. Отчасти это можно объяснить несистематическим характером его мышления, отчасти же тем, что проблема тревоги входит в его центральную и универсальную концепцию чувства неполноценности. Когда Адлер говорит, что "чувство неполноценности" является основной мотивацией невроза, он пользуется этим выражением таким же образом, как почти всякий другой психолог пользуется термином "тревога". Поэтому, чтобы понять представления Адлера о тревоге, следует рассмотреть его концепцию неполноценности – концепцию важную, но, к сожалению, нечетко сформулированную.[1]
Согласно Адлеру, каждый человек рождается в состоянии биологической неполноценности и неуверенности. В самом деле, весь человеческий род мог чувствовать свою неполноценность по отношению к животным, вооруженным зубами и когтями. По мнению Адлера, цивилизация – технические средства, искусство, символы – возникла в результате попытки человечества компенсировать свою неполноценность[1]. Каждый новорожденный – беспомощное существо, вне социальных отношений со своими родителями он просто не способен выжить. Обычно ребенок, чтобы выйти из такого состояния беспомощности и достичь безопасности, развивает вокруг себя сеть социальных взаимоотношений или, если воспользоваться словами Адлера, устанавливает "многообразные связи, которые связывают одного человека с другим". Но нормальному развитию угрожают некоторые неблагоприятные факторы, – как объективные, так и субъективные. К объективным факторам, усиливающим чувство неполноценности ребенка, относится органическая неполноценность (чего человек, даже став взрослым, может не осознавать). Или социальная дискриминация, когда человек рождается в какой-то социальной группе, составляющей меньшинство, или это женщина в культуре, в которой мужчинам приписывается превосходство (Адлер отстаивал права женщин за несколько десятилетий до того, как это стало распространенным движением). Или неблагоприятная позиция в семье (в частности, по мнению Адлера, это относится к единственному ребенку в семье). Но такой человек может приспособиться к объективной неполноценности на уровне реальности, несмотря на то, что в процессе развития ему приходится преодолевать особые сложности.
Важнейшим фактором развития невротического характера является субъективная установка по отношению к своей неполноценности, и это подводит нас к одному важному вопросу о Том, чем отличается факт неполноценности от "чувства неполноценности". Как считает Адлер, каждый ребенок начинает ощущать свою неполноценность задолго до того, как у него появляется возможность что-либо предпринять по этому поводу. Он сравнивает себя со старшими детьми в семье или со взрослыми, которые обладают гораздо большим могуществом. Из-за этого он начинает воспринимать себя как нечто неполноценное (сказать: "Я слабый" – не то же самое, что сказать: "У меня слабость"). Чувство неполноценности по поводу себя, связанное с объективным положением вещей, порождает невротическое стремление компенсировать эту неполноценность и достичь безопасности с помощью своего превосходства.
Отличие факта неполноценности от "чувства неполноценности" объясняет, почему одни люди могут принять свою неполноценность без чрезмерной тревоги, тогда как для других неполноценность становится источником невротической тревоги. Адлер высказывает важную мысль, утверждая, что некоторые люди представляют себе себя как неполноценных, хотя не уточняет, почему разные люди столь различными способами реагируют на свою неполноценность. Разумеется, он бы сказал, что такого рода самооценка определяется взаимоотношениями ребенка с родителями, в частности установками родителей. Я бы пошел дальше и сказал, что это связано с природой родительской "любви" к ребенку. Если их "любовь" – это по сути своей стремление использовать ребенка для личных интересов (например, когда ребенок для родителей есть компенсация их собственной слабости или продолжение самих себя и так далее), ребенок будет отождествлять себя с силой или, в противоположном случае, со слабостью. Если же родительская любовь основана на ценности ребенка как личности, независимо от его сильных или слабых сторон, ребенок не будет отождествлять себя ни с силой, ни со слабостью.
Невротическое чувство неполноценности (то есть тревога, согласно нашей терминологии) является движущей силой формирования невротического характера. Невротический характер, пишет Адлер, "является продуктом и орудием психики, которая, пытаясь предотвратить потенциальные опасности, усиливает свой основной принцип [невротическая цель], чтобы избавиться от чувства неполноценности. Но эта попытка, содержащая в себе внутренние противоречия, обречена на крушение при столкновении с препятствиями со стороны цивилизации или с правами других людей"47.
Слова "внутренние противоречия" указывают на тот факт, что человек по своей природе является социальным существом, и биологически, и психологически зависящим от других людей, и поэтому для конструктивного преодоления неполноценности существует только один путь – путь создания и укрепления социальных связей с другими людьми. Невротическая попытка преодолеть неполноценность есть стремление к превосходству и власти над другими людьми, желание понизить престиж и власть других и за их счет возвысить себя. Поэтому само невротическое стремление разрешить проблему подрывает единственную надежную основу безопасности человека. Как об этом говорила Хорни и другие психологи, стремление к власти над другими увеличивает социальную вражду и, в конечном итоге, ведет человека к еще более глубокой изоляции.
Говоря о тревоге, Адлер спрашивает: какую роль она играет? Тревога блокирует активность человека и заставляет его вернуться к предшествующему состоянию безопасности. Поэтому она мотивирует уклонение от принятия решений и от ответственности. Кроме того, Адлер настойчиво подчеркивает, что тревога является орудием агрессии, средством для власти над другими людьми. "Для нас важно, – говорит он, – что ребенок использует тревогу для контроля над своей матерью"[2]. В своих работах Адлер приводит множество иллюстраций на эту тему: когда пациент, например, использует тревогу для того, чтобы домашние приняли навязанный им порядок, или когда тревожная жена контролирует своего мужа с помощью привычного приступа тревоги, и тому подобные случаи.
Никто не будет спорить с тем, что иногда тревоге сопутствует "вторичная выгода". Но предполагать, что эта выгода и является основным мотивом тревоги – значит чрезмерно упрощать проблему. Трудно себе представить, чтобы кто-то, испытавший настоящие приступы тревоги и знакомый с ее муками, стал утверждать, что это переживание возникает исключительно для того, чтобы оказывать воздействие на окружающих. Создается впечатление, что в этих примерах Адлер описывает псевдотревогу, а не настоящую ее форму. Это подтверждается и тем фактом, что он часто называет тревогу "особенностью характера»[2], а не эмоцией. Все это свидетельствует о том, что подлинную тревогу Адлер отнес к категории "чувства неполноценности", – относительно последнего он бы не стал утверждать, что оно используется для контроля над окружающими.
При подлинной тревоге, в отличие от псевдотревоги, контроль над окружающими есть вторичный феномен, он появляется в результате отчаяния, которое испытывает пациент, ощущающий свое одиночество и бессилие. Отличие псевдотревоги от подлинной тревоги – важная задача, и это пока еще достаточно неясный вопрос. Их трудно отделить одну от другой по той причине, что в мотивациях и поведении одного и того же человека нередко та и другая смешиваются. Многие невротики, у которых невротический строй поведения сложился под воздействием подлинной тревоги, бессильные и беспомощные в своих семейных отношениях, рано или поздно начинают понимать, что слабость (фасад) может стать стратегией, которая позволяет эффективно управлять другими людьми. Так слабость используется для обретения силы. Это иллюстрирует пример Гарольда Брауна и других пациентов, о которых говорится во второй части книги[2].
Говоря о причинах тревоги, Адлер ограничивается лишь общими словами о происхождении чувства неполноценности. Он замечает, что невроз тревоги всегда возникает у "избалованного" ребенка. Тут мы снова видим, что Адлер слишком упрощает проблему тревоги, – хотя это не сравнимо с примитивными представлениями раннего фрейдизма, где возникновение невроза тревоги приписывалось прерванному половому сношению. Действительно, пациент, страдающий неврозом тревоги, научился (что обычно происходит в раннем детстве) чрезмерно полагаться на других; но подобное поведение не становится устойчивым до тех пор, пока пациент не оказывается в состоянии конфликта, касающегося его способностей[1].
Говоря о преодолении тревоги, Адлер выражается достаточно определенно, но использует довольно общие слова. Тревогу "можно преодолеть лишь с помощью тех связей, которые соединяют одного человека со всеми остальными людьми. Человек может жить без тревоги лишь тогда, когда сознает, что принадлежит к большой семье людей"[1].
Эти "связи" укрепляются с помощью любви и социально полезного труда. За таким высказыванием стоит вера Адлера в ценность социальной природы человека, что радикально отличает его от Фрейда и из чего следует совершенно иной способ преодоления тревоги. Несмотря на то, что Адлер чрезмерно упрощает многие проблемы и часто пользуется слишком обобщенными формулировками, его идеи обладают большой ценностью. В частности, важные раскрытые Адлером темы – это борьба за власть, происходящая между людьми, и ее социальное значение. Особую ценность его идеи обретают еще и по той причине, что Адлер, как правило, исследовал именно те области, которые "проглядел" Фрейд.
Как мы увидим ниже, идеи Адлера в развернутом и углубленном виде вошли в представления Хорни, Фромма и Салливана, развивавших теорию психоанализа. Нет сомнения в том, что Адлер оказал и прямое, и косвенное влияние на представления поздних психоаналитиков, которые независимо друг от друга пришли к подобному пониманию природы человека. Возможно, что проводником его идей для Салливана был Уильям Эленсон Уайт, который интересовался работами Адлера и написал предисловие к одной из его книг.

ЮНГ: ТРЕВОГА И УГРОЗА ИРРАЦИОНАЛЬНОГО

Тут следует упомянуть лишь об одной важной идее Юнга: он считал, что тревога является реакцией человека на вторжение в его сознание иррациональных сил и образов коллективного бессознательного. Тревога есть "страх перед силой коллективного бессознательного", страх перед наследством, оставленным животными предками и древними людьми, которое, по мнению Юнга, продолжает существовать на нерациональном уровне личности человека53. Выход на поверхность этого иррационального материала представляет угрозу для упорядоченного и стабильного существования личности. Когда барьеры, защищающие человека от иррациональных стремлений и образов коллективного бессознательного, становятся слишком тонкими, человеку угрожает психоз, и это порождает тревогу. Но когда, с другой стороны, человек полностью отрезан от своей иррациональной стороны, он ощущает свою бесплодность и потерю творческих способностей. Поэтому, как сказал бы Кьеркегор, чтобы преодолеть бесплодность своей жизни, человек должен осмелиться встретиться со своей тревогой и пройти сквозь нее.
Юнг считал, что страх перед иррациональным материалом бессознательного помогает понять тот факт, "что люди боятся сознавать себя. Что-то там должно быть, за этим экраном, – никто не знает, что, – и потому люди предпочитают внимательно наблюдать за факторами, внешними для их сознания, и опираться на них". Большинству людей присущ "тайный страх перед неведомыми "опасностями души". Конечно, человек не признается в этом нелепом страхе. Но следует понимать, что этот страх никак нельзя назвать неоправданным, напротив, он имеет самые серьезные основания"54.
По мнению Юнга, люди более примитивных культур лучше сознают "неожиданные и опасные стремления бессознательного", для защиты от которых используются различные формы табу и обрядов. У цивилизованного человека также имеется система защит от вторжения иррациональных сил, эти защиты настолько хорошо налажены и настолько привычны, что "власть коллективного бессознательного" проявляется непосредственно лишь в таких, например, феноменах, как массовая паника, или же проявляется косвенным образом – в психозах и неврозах.
Юнг постоянно подчеркивает, что современный западный человек отводит слишком большую роль "рациональному", интеллекту, и это, как правило, не ведет к разумной интеграции, но является "злоупотреблением разумом и способностями ума в эгоистических целях для власти над окружающим"55. Он описывает историю одного пациента, страдавшего канцерофобией. Этот пациент "силою подчинил все жестким законам разума, но кое-где природа ускользнула из-под его власти и приготовила ему возмездие в виде полной бессмыслицы, мысли о раке"56.
Мне кажется, что Юнг развивал свои представления, о которых мы упоминали, как противовес современной западной культуре. Они также открывают одну распространенную особенность невроза, заключающуюся в том, что человек злоупотребляет разумом, используя его в качестве защиты от тревоги, а не для того, чтобы ее понять и прояснить. Но такие представления Юнга приводят к дихотомии, к отделению "рационального" от "иррационального" (например, это выражается в концепции "самостоятельности бессознательного разума"57). Из-за этого теории Юнга трудно соотнести с другими представлениями о тревоге.
ХОРНИ: ТРЕВОГА И НЕНАВИСТЬ
Некоторые терапевты продолжали развивать психоанализ, опираясь на работы Фрейда, но внося в них новые элементы; особенно важны для нас те подходы, в которых проблема тревоги рассматривается в социально-психологическом контексте. Суть подобных представлений сводится к тому, что тревога возникает при нарушении межличностных взаимоотношений; в этой точке сходятся мнения таких различных психотерапевтов, как Карен Хорни, Эрих Фромм и Гарри Стак Салливан. Этих людей часто называют неофрейдистами или, несколько пренебрежительно, ревизионистами. Поскольку их теории имеют много общего с представлениями Фрейда, нас будет интересовать в основном их отличие от Фрейда и их подходы к проблеме тревоги.
Во всех этих подходах важное место занимает культура – как в широком смысле слова, поскольку характерные особенности культуры влияют на формы тревоги, распространенные в данный исторический период, так и в более узком, то есть культура взаимоотношений ребенка со значимыми другими в его окружении. Последняя сфера определяет развитие невротической тревоги. Конечно, такой подход не отрицает значения биологических потребностей ребенка или взрослого. Но эти потребности рассматриваются в контексте межличностных взаимоотношений. Так, например, Фромм утверждает, что "те потребности, которые помогают нам понять личность и ее проблемы, не определяются инстинктами, но формируются под воздействием всей совокупности условий нашей жизни"[5].
Поэтому источник тревоги не сводится исключительно к опасениям по поводу фрустрации инстинктивных или либидинозных потребностей. Нормальный человек может перенести значительную степень фрустрации таких потребностей (например, половой) без тревоги. Фрустрация инстинктов – сексуальность тут является удобным примером – приводит к появлению тревоги лишь тогда, когда эта фрустрация ставит под угрозу какую-либо ценность или форму межличностных отношений, которые, с точки зрения человека, жизненно важны для его безопасности. По мнению Фрейда, факторы окружающей среды лишь видоизменяют инстинктивные влечения; в отличие от него, для тех представителей неофрейдизма, о которых мы говорим, межличностный контекст (окружающая среда, с психологической точки зрения) занимает центральное место, а факторы инстинктов важны лишь постольку, поскольку они представляют собой в этом межличностном контексте жизненно важные ценности[5].
Говоря о концепциях Хорни, важно отметить одну их отличительную особенность: по ее мнению, тревога предшествует инстинктивным желаниям. То, что Фрейд называл инстинктивными влечениями, вовсе не является чем-то фундаментальным, но напротив, как полагает Хорни, является продуктом тревоги. Концепция "влечения" предполагает в какой-то степени принудительный характер импульсов, возникающих внутри организма, их жесткую требовательность. (Фрейд понимал, что инстинктивные влечения у невротиков обладают навязчивым характером, он полагал, что "влечение" имеет биологическую природу и что у невротиков оно носит навязчивый характер из-за конституционных особенностей или потому, что в детстве они получали слишком много либидинозного удовлетворения, и поэтому хуже, чем "нормальные" люди, переносят фрустрацию инстинктов.) По мнению же Хорни, импульсы и желания не становятся "влечениями", если их не мотивирует тревога.
"Навязчивые влечения присущи невротикам; они рождаются из чувства одиночества, беспомощности, страха или ненависти и представляют собой попытку жить в окружающем мире, несмотря на эти чувства; их основной целью является не удовлетворение, но безопасность; они носят навязчивый характер по той причине, что за ними скрывается тревога"[5].
Она ставит знак равенства между "инстинктивными влечениями" Фрейда и своей концепцией "невротических черт". Таким образом Хорни желала подчеркнуть первостепенную роль тревоги в формировании психологических нарушений, что расходится с представлениями Фрейда. "Несмотря на то, что Фрейд называл тревогу "центральной проблемой невроза", он не вполне понимал, что тревога является динамическим фактором, мотивирующим достижение конкретных целей"[5].
Хорни согласна с тем, что страх следует отличать от тревоги. Страх является реакцией на конкретную опасность, при этом человек может принять определенные меры, чтобы справиться с опасностью. Но для тревоги характерно ощущение расплывчатости и неопределенности, а также чувство беспомощности перед лицом опасности. Тревога является реакцией на опасность, которая угрожает "самой сердцевине или сущности" личности. В этом ее представления согласуются с описанной выше концепцией "катастрофической ситуации" Гольдштейна, который считал, что тревога есть реакция на опасность, угрожающую жизненно важным для существования личности ценностям. Тут возникает вопрос, важный для понимания феномена тревоги: на что же направлена та угроза, которая вызывает тревогу? Чтобы лучше понять ответ Хорни на этот вопрос, нам следует сначала рассмотреть в общих чертах ее представления о происхождении тревоги.
Хорни рассматривает нормальную тревогу, неотделимую от человеческой жизни с ее случайностями, где возможна смерть, вмешательство сил природы и так далее. Эту тревогу она, пользуясь немецким языком, называет Urangst или Angst der Kreatur[5]. Но эту тревогу следует отличать от тревоги невротической, поскольку Urangst не связана с враждебным отношением природы или несчастных случаев, эта форма тревоги не порождает внутренние конфликты и не ведет к формированию невротических защитных действий. Невротическая тревога и беспомощность не связаны с реалистичным взглядом на мир, но возникают из внутреннего конфликта между зависимостью и враждебностью. Источник опасности – это прежде всего враждебное отношение окружающих.
Базовая тревога – это термин, который Хорни использовала для обозначения тревоги, приводящей к формированию невротических защит. Такая форма тревоги, являющаяся проявлением невроза, является "базовой" в двух смыслах. Во-первых, она представляет собой основу невроза. Во-вторых, она "базовая" потому, что появляется в самом начале жизни человека вследствие нарушения взаимоотношений между ребенком и значимыми другими – как правило, родителями. "Типичный конфликт, ведущий к возникновению тревоги у ребенка, есть конфликт между зависимостью от родителей (которая особенно сильна по той причине, что ребенок испуган и чувствует себя одиноким) и враждебным отношением к ним".
В этом конфликте ребенок вынужден вытеснять враждебное отношение к родителям, поскольку он от них зависит. Вытеснение этих импульсов лишает ребенка возможности осознать реальную опасность и бороться за преодоление этой проблемы, кроме того, сам акт вытеснения создает внутренний бессознательный конфликт и поэтому усиливает у ребенка чувство беззащитности и беспомощности. Базовая тревога "неразрывно связана с базовой ненавистью"[5].
Это один из примеров взаимного влияния тревоги и ненависти друг на друга, когда одно чувство усиливает другое. Иными словами, взаимоотношения между тревогой и ненавистью можно назвать "порочным кругом". Ощущение беспомощности присуще базовой тревоге по самой ее природе. Хорни хорошо понимает, что каждый человек – в том числе и "нормальный" взрослый – вынужден противостоять влияниям окружающей культуры, многие из которых являются по сути своей враждебными силами, но это не вызывает невротической тревоги. Разница между невротиком и "нормальным" человеком объясняется, по мнению Хорни, тем, что второй сталкивается с основной массой неприятных переживаний в тот период жизни, когда он в состоянии их интегрировать, а ребенок, зависимый родителей, которые относятся к нему враждебно, на самом деле беспомощен – и у него нет другого способа справиться с конфликтом, кроме невротических защит. Базовая тревога есть тревога перед лицом потенциально враждебного мира. И все разнообразные формы личностных нарушений являются невротическими защитами, которые сформировались в результате попытки справиться с враждебным окружающим миром, несмотря на ощущение бессилия и беспомощности. Невротические черты, как считает Хорни, по своей сущности являются орудиями защиты от базовой тревоги.
Теперь можно ответить на вопрос, на что направлена угроза, которая вызывает тревогу. Тревога является реакцией на угрозу тем свойственным человеку формам поведения, от которых, по его мнению, зависит его безопасность. В момент возникновения личностных нарушений взрослый ощущает угрозу, нависшую над невротической чертой характера, которая представляет собой его единственный метод борьбы с базовой тревогой, – поэтому он с новой силой переживает свою беспомощность и беззащитность. В отличие от Фрейда, Хорни считает, что под угрозой оказывается не выражение инстинктивных влечений, но скорее те невротические черты личности, которые обеспечивали безопасность.
Таким образом, у каждого человека невротическую тревогу порождает своя конкретная угроза; определяющую роль тут играет та невротическая черта характера человека, которая поддерживает его безопасность. У человека, которому присуща мазохистическая зависимость, – у того, кто цепляется за других, чтобы снизить свою базовую тревогу, – приступ тревоги возникает тогда, когда его могут покинуть. У нарциссической личности – человека, у которого в детстве базовую тревогу снижало безусловное восхищение родителей, – тревога возникает в ответ на опасность, что он не получит признания и восхищения. Если безопасность человека зависит от его скромности и незаметности, тревогу вызовет ситуация, при которой ему нужно "выйти на сцену".
Поэтому, думая о проблеме тревоги, мы всегда должны искать ответ на вопрос, какая жизненно важная ценность поставлена под угрозу; при невротической же тревоге нас интересует та невротическая черта, которая избавляет человека от чувства беспомощности и которая в данный момент стоит под угрозой. Таким образом, продолжает Хорни, "тревогу может спровоцировать все, что ставит под угрозу защитные средства человека, то есть его невротические тенденции"[5]. Разумеется, угроза не всегда носит такой же чисто внешний характер, как, например, угроза разрыва отношений; угрозу может представлять и интрапсихический импульс или желание, которое, если его выразить, ставит под угрозу безопасность личности. Поэтому тревогу нередко порождают сексуальные или агрессивные импульсы, – не потому что человек опасается их фрустрации, но потому, что выражение этих импульсов ставит под угрозу некоторые формы межличностных взаимоотношений, которые, с точки зрения человека, жизненно важны для существования его личности.
Тот факт, что одна или обе стороны конфликта могут вытесняться из сознания – на время или постоянно – лишь переносит ту же проблему на более глубокий уровень[5].
Хорни придавала большое значение взаимному влиянию тревоги и ненависти. Это сильная сторона ее теории. По ее мнению, среди интрапсихических факторов, провоцирующих возникновение тревоги, на первом месте стоит ненависть. Фактически, "агрессивные импульсы различного рода являются основным источником невротической тревоги"[6]. Тревога вызывает ненависть, а агрессивные импульсы, в свою очередь, порождают тревогу. Не удивительно, что человек испытывает враждебное отношение к тем переживаниям и тем людям, которые представляют собой угрозу и порождают мучительное чувство беспомощности и тревоги. Но поскольку невротическая тревога есть следствие слабости и зависимости от других, "сильных" людей, враждебное отношение к этим людям ставит под угрозу зависимость, которую невротик стремится сохранить любой ценой. Подобным образом, интрапсихический импульс агрессии, направленный на этих людей, пробуждает страх наказания или ответной агрессии, и поэтому усиливает тревогу.
Рассуждая о взаимном влиянии тревоги и ненависти друг на друга, Хорни приходит к выводу, что "особо важной причиной" тревоги являются "подавленные агрессивные импульсы"[5]. Вопрос о том, описывает ли это утверждение человека вообще или только человека в конкретном культурном контексте, мы оставим открытым. Но нельзя не согласиться по меньшей мере с тем, что подобные взаимоотношения между ненавистью и тревогой в нашей культуре – это клинический факт, в котором несложно убедиться.
Значение идей Хорни для понимания теории тревоги заключается в том, что она показала, как конфликтующие тенденции личности становятся источником невротической тревоги, и, кроме того, переместила проблему тревоги в чисто психологический контекст, где учитываются также и все социальные аспекты проблемы. Подход Корни к проблеме тревоги резко контрастирует с псевдо-естественно-научными тенденциями, окрашивающими теоретические представления Фрейда[5].

САЛЛИВАН: ТРЕВОГА КАК БОЯЗНЬ НЕОДОБРЕНИЯ
Самая убедительная теория, связывающая тревогу с межличностными отношениями, принадлежит, безусловно, Гарри Стану Салливану. По его определению, психиатрия – это "изучение биологии межличностных взаимоотношений". Идеи Салливана чрезвычайно важны для понимания проблемы тревоги, хотя он и не создал законченной теории.
В основе представлений Салливана о тревоге лежит его теория личности как межличностного феномена. По его мнению, личность развивается в процессе взаимоотношений младенца со значимыми другими, которые его окружают. Даже биологическое начало новой жизни – в форме оплодотворенной яйцеклетки в утробе – представляет собой неразрывную связь клетки с ее окружением. После рождения младенец вступает в тесные взаимоотношения с матерью (или с тем, кто замещает собой мать), что является и прототипом, и реальным началом всех отношений со значимыми другими, в которых и формируется личность человека.
Салливан подразделяет все виды деятельности организма на две категории. К первым относятся все виды деятельности, направленные на получение удовлетворения, например, еда, питье или сон. Удовлетворение тесно связано с телесным аспектом человека. Ко второй категории относятся все виды деятельности, направленные на достижение безопасности, и они в большей мере "присущи человеческой культуре, чем человеческому телу"[19].
В этом стремлении к безопасности центральную роль играет, разумеется, ощущение своей дееспособности или силы. "Мотивация силы", под которой Салливан подразумевает тенденцию организма расширять свои способности и стремиться к достижениям, в какой-то степени является врожденным качеством[19]. Она "дана" человеческому организму просто в силу того, что он организм. Деятельность, направленная на достижение безопасности, "обычно более важна для человека, чем импульсы, порождаемые ощущением голода или жажды" или чем сексуальность, как добавит он позже, перейдя к описанию зрелого организма. Биологические – в узком значении слова – потребности следует рассматривать как "стремление организма не просто поддержать свое равновесие и свое стабильное положение в окружающей среде, но расширить границы, установить контакт и вступить во взаимодействие с окружающей средой, которая постепенно должна становиться все шире и шире"[19]. Рост личности и ее свойства во многом определяются тем, как эта "мотивация силы" и порождаемое ею стремление к достижению безопасности осуществляется в межличностных отношениях.
Младенец является относительно бессильным существом. Сначала важным средством межличностных взаимоотношений становится его плач, затем он учится использовать язык и символы, эти мощные инструменты культуры, с помощью которых человек работает над достижением безопасности во взаимоотношениях с другими. Но процесс вхождения младенца в культуру начинается задолго до появления у него речи или конкретных эмоциональных реакций, это происходит с помощью эмпатии, "эмоционального "заражения" и единства", которое развивается между младенцем и значимым другим, как правило, матерью. В этой межличностной среде – преимущественно под влиянием потребности организма в безопасности и самовыражении – появляется тревога.
Тревога, как считает Салливан, возникает в межличностном мире младенца из боязни неодобрения со стороны значимого другого. Ребенок начинает переживать тревогу с помощью эмпатии, ощущая неодобрение матери задолго до того, как в нем появляется способность сознавать. Нет сомнения, что неодобрение матери оказывает огромное влияние на младенца. Оно ставит под угрозу взаимоотношения между ребенком и миром людей. Эти взаимоотношения для младенца критически важны, от них зависит не только удовлетворение физических нужд, но и ощущение безопасности. Поэтому тревога воспринимается как тотальное, "космическое" чувство.
Одобрению матери сопутствует награда, а неодобрению – наказание. Но еще важнее тот факт, что неодобрение влечет за собой неповторимый дискомфорт тревоги. Система одобрения и награды или неодобрения и дискомфорта (тревоги) является важнейшим орудием аккультурации и обучения, причем на протяжении всей жизни человека. Салливан характеризует роль матери в этой системе такими словами: "Я говорил о функциональном взаимодействии младенца и ребенка со значимым другим, с матерью. Она является источником удовлетворения, агентом аккультурации, а также источником тревоги и неуверенности при формировании социальных навыков, на которых основывается развитие системы Себя».
Тревога ограничивает действия младенца, заставляя выбирать лишь те действия, которые вызывают одобрение значимых других. Салливан высказывает следующую чрезвычайно важную мысль: "Я" формируется на основе потребности ребенка управлять теми переживаниями, которые порождают тревогу. "Я" образуется из необходимости разделять все виды деятельности на две категории: на те, что вызывают одобрение, и те, что вызывают неодобрение. "Динамизм "Я" основывается на этих переживаниях одобрения и неодобрения, награды и наказания!"[19] "Я" возникает как "динамическая сила, которая поддерживает ощущение безопасности". Эта идея вызывает изумление: "Я" формируется для того, чтобы защитить нас от тревоги. "Я" – это динамический процесс, с помощью которого организм вбирает в себя переживания, влекущие за собой одобрение и награду, и учится исключать все то, что ведет к неодобрению и тревоге. Ограничения, установленные в первые годы жизни, сохраняются и поддерживаются в течение многих лет, поскольку "мы переживаем тревогу каждый раз, когда пытаемся перешагнуть установленные границы"[19].
Надо особенно подчеркнуть одно важное следствие, вытекающее из приведенных выше слов, а именно то, что эти ограничения, заданные с помощью тревоги, касаются не только подавления определенных действий, они ограничивают также и рамки сознавания. Те стремления, которые могут пробудить тревогу, исключаются из сознания или, как говорил Салливан, подвергаются диссоциации. Салливан пишет:
"Я начинает контролировать процесс осознания, и тревога в огромной мере управляет процессом сознавания ситуации, в результате чего из сознания изгоняются те стремления личности, которые не включены в одобренную структуру Себя".
Эти идеи помогают объяснить некоторые распространенные феномены, связанные с тревогой. Сужение сознания в состоянии тревоги – это феномен, с которым каждый человек знаком по личному опыту и который часто встречается в клинической работе. Салливан дает новое истолкование классическому положению психоанализа о том, что тревога влечет за собой работу вытеснения. Он по-новому объясняет, почему тревога сужает процесс сознавания; согласно интерпретации Салливана, причиной этого является динамика межличностных отношений, особенно отношений между матерью и ребенком, и фундаментальная потребность организма поддерживать свою безопасность. Если говорить о связи тревоги с формированием симптомов, то легко заметить одну закономерность: когда организм неспособен подвергнуть диссоциации сильные переживания или импульсы, порождающие тревогу, – как это бывает при невротических состояниях, – возникают замещающие и навязчивые симптомы. Они представляют собой жесткие средства для проведения границ сознавания. Отсюда следует, что диссоциированные стремления и переживания останутся вне сознания до тех пор, пока человек не будет в состоянии перенести связанную с ними тревогу.
Важно также, что Салливан указывает на взаимосвязь между эмоциональным здоровьем и тревогой. Его представления об этом можно сформулировать так: Тревога ограничивает рост и сужает границы сознавания, уменьшая сферу полноценной жизни. Эмоциональное здоровье прямо пропорционально степени сознавания. Поэтому с помощью прояснения тревоги можно расширить границы сознавания и дать большее пространство для развития себя. Это и есть достижение эмоционального здоровья.

Таково мнение учёных, на предмет Страхов и разделение их на составляющие (тревога, тревожность, испуг и т.д.) в классификационные таблицы.
Так и люди – человечество, представляя собой общую человеческую природу, являются приверженцами разных культур, убеждений, придерживаются разных культурно-социальных образований.

Эмпирические исследования


Объект исследования:

20 человек, принадлежащих к традиционной культуре и 20 человек, причисляющих себя к субкультуре.



Предмет исследования: проявление страхов у людей разных групп.



Гипотеза:

Страхи и Тревоги, как отдельно взятого человека так и определённой культурной группы - зависят от его культурных (философских – психологических) предпочтений, «мировоззренческих установок».




Методы исследования:

анализ научной литературы на тему «страх»;

опрос испытуемых на предмет «страхов»;

диаграмма;

сравнительный анализ, полученных результатов;

критерий дисперсионного анализа Линка и Уоллеса.


Проведение исследования:

Исследования проводились мною, а также моими доверенными, помощниками (благодаря им, удалось расширить рамки опроса в различных культурно-социальных слоях, ячейках, и пр.).

Испытуемые выбирали «названия» того, что пробуждает в них страх, из предложенного списка и дополняли список собственными названиями (формулировками) своих страхов и тревог. Все полученные данные фиксировались.

Результаты исследования страхов у первой группы людей – носителей традиционной культуры:



№ п/п
Данные испытуемых

Страхи испытуемых
1 Мужчина, фельдшер, 23 года Бедности, болезни близких, публичных выступлений
2 Мужчина, студент – медик, 19 лет Страх перед публичными выступлениями, экзаменами, болезни близких
3 Мужчина, студент, 19 лет Боязнь«пятницы 13», лететь в самолётах, психологических тестов
4 мужчина, студент-лаборант, 20 лет
Страх змей
5 Женщина, преподаватель начальных классов, 41 год Страх за будущее ребёнка, боязнь глубины, перед публичными выступлениями
6 Мужчина, медработник, 23 года

Страх болезни близких, страх преступности, страх заболеть каким-либо заболеванием
7 Женщина, преподаватель, доцент, 52 года
Войны, болезни близких, преступности, опасения быть непонятой близкими
8 Женщина, студент-медик, 22 года Страх сумасшествия, болезни близких, высоты, негативных последствий болезни близких людей
9 Мужчина, инженер, 29 лет Страх болезни близких, опасение агрессии, по отношению к близким
10 Женщина, инженер высшей категории, 29 лет Страх змей и пауков, болезни близких, негативных последствий болезни близких, микробов
11 Женщина, аспирант, 23 года Страх лифтов, метро, смерти близких, ротвейлеров, насекомых, войны
12 Женщина, технолог, 19 лет
Страх высоты, болезни близких
13 Женщина, менеджер, 26 лет Глубины, высоты, сумасшествия, публичных выступлений
14 Женщина, СМИ, 20 лет
Страх болезни близких
15 Женщина, экономист, 26 лет Страх войны, агрессии по отношению к близким
16 Мужчина, начальник службы безопастности,43 года Болезни близких, сумасшествия, старость, бедность, боязнь за сердце, страх «перед будущим»
17 Мужчина, специалист по рекламе, 30 лет Боязнь преступности, агрессии по отношению к близким
18 Женщина, менеджер, 25 лет Страх змей, старости, высоты и болезни близких
19 Женщина, бухгалтер, 22 года Страх высоты, перед публичными выступлениями
20 Женщина, инженер-программист, 30 лет Страх болезни близких, смерти, боязнь ответственности




Результаты исследования страхов у второй группы людей, причисляющих себя к носителям субкультуры:


№ п/п
Данные испытуемых

Страхи испытуемых
1 Женщина, переводчик,32 года Страх экзаменов

2 Женщина, менеджер,31 год
Боязнь «жирных, мохнатых бабочек»
3 Мужчина, программист, 22 года
Страх потерять здоровье, дееспособность
4 Мужчина, студент-лингвист, 19 лет
Страх провала, неудач
5 Мужчина, студент, 19 лет
Страх преступности и лифтов
6 Женщина, студент, 18 лет Страх глубины, смерти от отсутствия кислорода, пауков
7 Мужчина, студент, 20 лет Страх увечья, зубной боли, смерти от отсутствия кислорода
8 Мужчина, учёный-химик, 31 год Страх антропоморфного существа темноте, страх тени без источника, опасение потери дома
9 Мужчина, бизнесмен, 27 лет
Страх старости, бессилия
10 Женщина, студент-медик, 17 лет Боязнь насекомых, высоты, темноты, старости, «существа под кроватью»
11 Мужчина, студент, 18 лет Страх смерти от отсутствия кислорода, глубокой воды
12 Мужчина, программист, 23 года
Страх бедности
13 Мужчина, менеджер, 34 года
«Боязнь Страха»
14 Женщина, учащаяся, 17 лет
Страх темноты, опасается птиц, боязнь одиночества
15 Мужчина, программист, 29 лет
Страх старости, боязнь собственного бессилия
16 Мужчина, инженер-технолог, 21 год
Страх смерти, сумасшествия
17 Мужчина, менеджер, 28 лет
Страх высоты
18 Мужчина, системный администратор, 25 лет Страх замкнутых пространств, боязнь болезней связанных с половой функцией
19 Женщина, студент-психолог, 19 лет
Боязнь высоты, насекомых, глубины
20 Мужчина, студент, 18 лет Страх старости, потери дееспособности, членистоногих






Анализ результатов



Изучая диаграмму страхов обычных людей, сразу хочется отметить преобладающий страх за близких людей, свойственный обывателям (первой группы) разных возрастных категорий, от 19 до 52 лет, людей, имеющих разный социальный статус и положение в быту, обществе, социуме: от студента - до преподавателя, от призывника – до офицера ком. состава.

Почему обычные люди, так боятся «за своих близких», а представители субкультуры, ни разу не упомянули об этом страхе? - есть ли взаимосвязь этого страха, с фактом культивации человеком определённых ценностей, его мировоззрением, его моделью мироустройства, - и содержанием его опасений и страхов. Если есть, то какая?

По результатам проведённого опроса мы видим, что традиционалисты бояться в своей жизни вещей, которые в связи с их мировосприятием, по их мнению - «человеку контролировать в высшей степени проблематично».
Люди традиционных взглядов бояться болезней, смерти своей и близких потому, что традиционно считают болезнь, боль, смерть – явлениями чаще неотвратимыми, сложно контролируемыми, трудно управляемыми, а себя во всём этом слабыми до такой степени, что ключевым словом в их страхах, может быть «обреченность».

Приверженцы же данной субкультуры, по большей части лишены страхов подобного рода, в особенности страха смерти и боязни за близких людей, потому что также традиционно в соответствии со своим мировосприятием, философией считают, что они в состоянии контролировать ситуацию вокруг того/тех, кто им действительно дорог, что им дорого, в первую очередь.
Анализируя диаграмму страхов людей субкультуры, можно увидеть, что в равных долях преобладают страхи старости, темноты,
животных / насекомых, страх смерти, также имеют место страхи сумасшествия и глубины, встречающиеся, впрочем, в разной степени и формах, в обоих условных группах, и наряду со «страхом перед публичными выступлениями, например: этот Страх также свойственен разным людям. Он носит социальный характер боязни и по природе происхождения имеет сходство со страхом экзаменов. Исследования показывают, что подобные страхи свойственны очень многим людям, и эти тревожности нельзя недооценивать.

«Провал на публичном выступлении сам по себе является «маленькой смертью», когда в один момент умирает дух и гордость - человек естественно этого боится. Выступление подобно экзамену: если вы его не сдали, публика вычеркивает вас из числа равных себе, вы перестаете для нее существовать. Вы уничтожены.»[21]


Другой показательный страх, присущий людям – страх войны. Этот страх связан с болью, потерями и всеобщим горем. Люди боятся войны и этот страх так же можно связать со страхом «потерять на войне близких», здоровья и множеством разных тревог. Страх преступности, боязнь проявления агрессии по отношению к близким - все они имеют очевидно общие корни. Также, тут в единичных случаях встречается страх преступления, в контексте «боязнь приступить самому» по глупости, или неосторожности – «не стать преступником».

Люди боятся того, что не могут контролировать, либо не знают как… Степень тревожности тут, зависит от конкретного страха, а также времени и места.

У человека, находящегося в (привычном) спокойном состоянии, подобные переживания более подходят под определение «тревоги», т.к. тревога это расплывчатое чувство, не контролируемое (сначала), не имеющее определённого объекта угрозы, или волнения.

«Тревога является расплывчатым опасением и главное отличие страха от тревоги заключается в том, что страх представляет собой реакцию на конкретную опасность, в то время как объектом тревоги является опасность неконкретная, "неопределенная", "лишенная объекта". Особенностью тревоги является ощущение неуверенности перед лицом опасности. Описывая тревогу, ее часто называют "размытым" или "неопределенным" ощущением, но это не означает, что тревога менее мучительна, чем другие сильные чувства. При прочих равных условиях тревога мучительнее, чем страх. Различные страхи, переживаемые человеком, основаны на его системе безопасности, которая развивается в течение жизни; тревога же ставит под угрозу саму эту систему безопасности. Каким бы неприятным ни было переживание страха, опасность при этом можно локализовать в пространстве и к ней, хотя бы теоретически, можно приспособиться. Страх есть отношение организма с определенным объектом, если этот объект можно устранить – с помощью борьбы или бегства, – чувство опасности исчезает. Тревога охватывает основы (сердцевину, сущность) личности, и если человек не может занять положение вне её - он не может объективировать опасность. И потому перед лицом подобной угрозы, человек может быть бессилен.»

Страхи пауков и змей встречаются у разных людей достаточно часто. Есть мнения, что эта довольно распространенная боязнь происходит из опыта первобытной жизни человека, хотя на мой взгляд это весьма спорно и я считаю, что здесь имеет место прямая зависимость от культуры и прецедента - воспитания и опыта.
Также, люди заявляют о боязни темноты, глубины
На самом деле люди не боятся темноты. Боятся того, кого можно в ней встретить (Сомалийская пословица).
Существует ряд гипотез, которые объясняют причины того, почему люди так боятся темноты:
И средь них, наиболее распространенная и научно обоснованная звучит примерно так:
«Наши органы чувств плохо приспособлены к жизни в условиях пониженной освещенности, и в темноте зрение становится бесполезным. Большинство крупных ночных хищников прекрасно ориентируются в темноте, а страх перед тиграми и пантерами прочно внедрился в наше сознание, буквально, на генетическом уровне. Другие опасные хищники - волки, хотя и не обладают хорошо развитым сумеречным зрением, зато могут похвалиться прекрасным обонянием, благодаря которому без труда находят свою жертву. Таким образом, ночью человек более беззащитен (безоружен), чем другие млекопитающие животные.
Ещё одна причина страха темноты состоит в особенностях работы нашего мозга, который не терпит «половинчатой» информации и старается «заполнить» недостающие компоненты элементами прошлого опыта. Поэтому при отсутствии света у человека разыгрывается воображение и он начинает видеть опасность иллюзорно – создаётся иллюзия опасности там, где её нет.
Следующий фактор, определяющий повышенный уровень страха, связан с тягой людей к себе подобным, сообразно древнему инстинкту «стайной жизни». Без света человек оказывается изолированным от общества и его охватывает чувство незащищенности.
И последнее: люди знают, что в темноте ослабляется социальный контроль (труднее следить за соблюдением законов и социальных норм), и ночью уровень преступности, однозначно, возрастает, так как у некоторых людей появляется соблазн совершить преступления, невозможные днем, что делает темноту особенно опасной.[7]
Темнота является идеальным полем для проекции страха. Темнота в этом смысле бесконечно вместительна.

Порою, некто гордо мечет взгляды: «Это я!»
Украсит золотом свои наряды: «Это я!»
Но лишь пойдут на лад его делишки,
Внезапно смерть выходит из засады: «Это я!»
Омар Хайям
Страх смерти - это один из самых глобальных и вечных страхов человечества. Издавна Смерть была окутана покровом тайны, и даже сейчас, когда мы в общих чертах представляем себе физиологию и биохимию этого процесса, все же не любим заглядывать в бездонный колодец, из которого веет жутким холодом безнадежности. Людей страшит не только неизбежный распад их тела, но и неизвестность, которая остается по отношению к «душе».
Римский философ Сенека писал в начале нашей эры:
«Смерть - не зло, но имеет обличье Зла. Есть в нас любовь к себе, и врожденная воля к самосохранению, и неприятие уничтоженья; потому и кажется, что смерть лишает нас многих благ и уводит от всего, к чему мы привыкли. И вот чем еще отпугивает нас смерть: здешнее нам известно, а каково то, к чему все перейдут, мы не знаем и страшимся неведомого. И страх перед мраком, в который, как люди верят, погрузит нас смерть, естественен».
Страх замкнутого пространства, по своей природе в данном случае, схож своими опасениями со страхом темноты – дезориентация, «рисующая иллюзорные проекции» в сознании…
Страх неудачи, страх перед экзаменами
Имел место интересный случай: культурная и хорошо образованная девушка, 32-х лет, работает переводчиком, заявила, что панически боится экзаменов, и несколько лет не могла окончить ВУЗ, т.к. постоянно «сбегала» с экзаменов.
Страх неудачи связан с опасением претерпеть неудачу на каком-то поприще, - будь то карьера, бизнес, учеба или личная жизнь. К этой группе страхов относится широко распространенный среди студентов страх перед экзаменами, о котором поподробней будет рассказано дальше.
Как писал доктор Д.Бернс (американский психотерапевт): «Мысль о том, что приложение усилий не приведет ни к какому результату, довлеет над личностью, заставляя отказаться даже от попыток.»
Страх высоты и страх заболеть, управляются инстинктом самосохранения, и корни этих страхов питаются переживаниями как инстинктивного характера, так и приобретенного: в первом случае причиной может быть отсутствие опыта (испытания чувства высоты), а во втором напротив, причина – опыт. Пережитого, суть опыт свой собственный и мнимый, социальный, что приходит в виде информации, «поставляемой» социумом.

Здесь можно отметить также, что в процессе опроса представителей субкультуры, ими ни разу не назывались страхи перед начальством, изменениями в личной жизни, страх самоубийства.



В отдельный случай можно записать ответы некоторых представителей субкультуры

Это высказывание молодого мужчины, 32 года, начальник строительного управления – представитель субкультуры:
«Мои страхи вариабельны. Не люблю однообразия, потому меняю страхи периодически (не, я серьёзно). Иногда довожу их до состояния фобии. По состоянию, это всё равно что в тёмную пещеру спускаться, до самого дна, поблуждать там, а потом выползать наверх. К примеру, в одно время панически боялся выражения "О'кей" - это было очень дурной приметой (которую сам же и придумал), через некоторое время развенчал этот страх. Вообще, считаю, без разницы, чего именно бояться: змей, тесноты или слова "хуй" написанного на заборе. На реальный стимулятор страха человек реагирует на уровне суб’сознания - срабатывают защитные программы. Всё остальное мы либо принимаем по наследству, как эстафетную палочку, либо генерируем сами. К примеру, арахнофобия очень распространена именно из-за преемственности этой фобии, на мой взгляд. Сам родитель программирует своё чадо на то, что паук "страшный", т.е. связан с неким состоянием тревоги. Моей сестрёнке было года четыре, (мне, соответственно, 12), когда я на прогулке показал ей забавного паучка "косиножку", какой он смешной и беззащитный. После этого она к ужасу всех бабулек из двора нашей хрущёвки таскала этих бедолаг держа пальчиками за лапку, ей это жутко нравилось».

А так высказался о страхах другой представитель субкультуры, 29-летний программист:
«Мои страхи ситуативны и преодолимы. Т.е. в конкретной ситуации я «почувствую» страх, но тем не менее «соберусь и сделаю». Могу, сидя на диване, в красках представить себе нечто пугающее - скажем, ходьбу по узкому уступу над обрывом. Аж пот прошибёт. Но в реальности....я обычно слишком сосредоточен на правильной постановке ног и рук и страха не испытываю. Испытываю мандраж перед дракой или экзаменом - но до первой плюхи или чтения билета. Потом сосредотачиваюсь, да и всё.
"Созерцать неизбежность смерти следует ежедневно. Каждый день, когда тело и ум пребывают в покое, нужно представлять себе, как тебя пронзают стрелами, убивают выстрелом из ружья, протыкают копьем или разрубают мечом. Каждый день нужно воображать себе, как ты погибаешь в горящем здании, как тебя уносят огромные волны, поражает молния или присыпает обломками каменных стен во время землетрясения. Каждый день нужно переживать падение с высокой скалы, смерть в результате болезни или самоубийство........" (c) Сокрытое в листве. »

Выводы:
Причинами человеческих страхов, могут являться разные объекты, субъекты, события, или ситуации, их характер и свойства.

«Переживания, опасения, тревожность, испуг и ужас» – вот примерная линейка категорий от «поверхностного» к «глубинному», где сами определения «поверхностности» и «глубины» относительны, в зависимости от образности, ситуации и момента.

Природу Страха, условно можно разделить на две Части, первую из которых также условно можно назвать «Социальной Природой», а другую «Природой Сакральной». Боится же человек всегда одного – испытать боль, где «Боль», есть также понятие относительное к определённому предмету и моменту. Болью может быть чувство, вызванное физическим воздействием на плоть, и болью можно назвать чувство, вызванное травмой морального, эмоционального плана – и что больнее человеку, это есть ещё огромный вопрос. Ведь с другой стороны – огорчение, уже боль. А волнение присутствует даже в предвкушении чего-то хорошего, желанного, - даже если оно уже очевидно.

Память: опыт остаётся сам и оставляет в памяти «следы», которые могут иметь в свою очередь природу весьма разную, ведь сам «опыт» приходит по разному. И потому они отличаются своей яркостью в волнении, ибо где есть волнение, там есть страх.


Пять Разновидностей Страха:

1. Переживания. Самая лёгкая форма страха. Здесь мы принимает «переживания» за величину, в которой человек испытывает «нечто приятное, граничащее с волнением». Это категория «осторожности и азарта». Наблюдение. Воздух.


2. Опасения. Волнительное состояние, в котором живут мысли, провоцирующие разум думать «о возможном», исходя, из чужого опыта «примеренного на себя», либо опыта собственного, опыта пережитого, и понятого по его (о его) природе. Опасения, есть «опыт переживаний», и эта память граничит с тревожностью. У Страха в категории «опасения», есть течения и глубины и в отличии от эфемерности «переживаний», опасения уже умеют координаты на двух направляющих – полярность и глубину. Опасения, сами по себе – суть мысль о возможном разграничении на полюса. Предположение, проекция «исхода чему бы то ни было». Страх ошибиться, и тут уже, в зависимости от человеческой формулировки обоснованности к подобному течению мыслей, - опасения всегда возвращаются в ранг переживаний, или становятся тревожностью.


3. Тревожность. Тревожность бывает в опасении, или переживании и имеет уже формулу гораздо более сложную, чем «полярные координаты.» Тревожность – уже сложный личностный механизм с множеством собственных схем и выбранных шаблонных точек в местах, где нет собственного опыта. В этой эмоциональной конструкции, мысль движется в выбранном направлении. Третья координата из пяти – «Состояние». Тревожность - состояние способное выбрасывать наружу эмоции, и быть внутри вялотекущим. Тревожность может иметь окраску ужаса – тогда оно суть «переживание того, чего опасался», или боязнь надуманного ужаса. Тревожность также бывает «предвкушением переживаний», или «поиском». Всё это – «части волнующего». Тревожность – это всегда вопрос: вечный вопрос – людей ведь много что тревожит. Тревожность сублимирует жизненную энергию человека её питающего, в «нечто» - и здесь уже чувства граничат с материей. Состояние рождает смысл, или подчинено чьему-то смыслу по законам тревожности.

4. Испуг. Яркое проявление Страха. Сиюминутное осознание явной опасности. Испуг, есть форма страха, в переживаниях которого опасения и тревожность интегрируются с осознанием близости «чего-то ужасного» по некой странной формуле в сознании человека. В зависимости от ситуации, в реальной оценке ситуации и угрозы, испуг может быть надуманным, или обоснованным. «Надуманный» испуг, через тревожность и опасения, со временем трансформируется в переживания и остаётся опытом. Испуг же обоснованный, становится либо инструментом (неким психо-физическим механизмом, предупреждающим об явной опасности и её направлении), либо ослепляет человеческий разум, ввергая сознание в пустоту гнетущую, превращается в неконтролируемый Ужас.

5. Ужас. Крайнее проявление Страха. Природа Ужаса всегда живёт по большей части в «бессознательном», там, где инстинкт самосохранения срабатывает на рефлекторном уровне и в степени такой, в какой эти рефлексы были выработаны и воспитаны в человек – личности, персоне. Последствия переживаний Ужаса, могут быть непредсказуемые: глубокая психологическая, или психическая травма, это лишь начала ряда возможных последствий, как обратимых, так и не обратимых, которые могут быть спровоцированы этим страхом.







Сравнивая показатели страхов обычных обывателей и представителей данной субкультуры, можно выделить отличия проявлений страхов. Эти отличия заключаются в том, что у испытуемых первой группы, прослеживается общий для всей группы страх за близких (болезнь, потеря, смерть). Тогда, как у представителей второй группы этого страха не обнаружилось вовсе.

Возможно, это явилось, главным отличаем тревог, страхов обывателей, в сравнении с людьми «от субкультуры», зато у второй группы, люди чаще имеют явно выраженные страхи относительно своей персоны. Как и страхи темноты, змей, старости и смерти у представителей второй группы, встречается гораздо чаще, чем у обычных людей, а также страх сумасшествия и глубины у представителей субкультуры был заявлен своим чаще, нежели людьми, называющими себя традиционалистами.









С помощью дисперсионного анализа, являющегося статистическим методом,
а в частности, применяя метод «критерий Линка и Уоллиса» можно выявить влияние принадлежности людей к той или иной культуре на количество страхов их представителей.


№ п/п Кол-во страхов представителей традиционной культуры Кол-во страхов представителей субкультуры
1 3 1
2 3 1
3 3 1
4 1 1
5 3 2
6 3 3
7 4 3
8 4 3
9 2 1
10 4 5
11 7 2
12 2 1
13 4 1
14 1 3
15 2 2
16 6 2
17 2 1
18 4 2
19 2 3
20 3 3
X 3.15 2.05



R1 = 7-1 = 6

R2 = 5 -1 = 4

K = n (max x – min x)/ R

(max x – min x) = (3.15 – 2.05) = 1.1

K = 20 (3.15 – 2.05)/ 10 = 2.2

К0.05 = 1.72
К0.01 = 2.32


Таким образом, на уровне 5% можно принять гипотезу Н1 о том, что различия между выборками не случайны и обусловлены действием регулируемого фактора, а именно принадлежностью к той или иной культуре.




В результате проведённых исследований, мы можем сделать вывод:

(«Всякая (определённая) Культура: субкультура предполагает своим существованием не только традиционные/модные убеждения, быт, предпочтения и культивирует их среди своих приверженцев, - но несёт в себе духовную/культовую философию, являющуюся мотивом, как для сознаваемого, так, и для инстинктивного и бессознательного. Традиция всегда требует духовности, а культ рождает моду».)


Гипотеза, предполагающая зависимость (классифицированных) Страхов и Тревог, от культурных предпочтений отдельно взятого человека и определённой культурной группы – подтвердилась полностью.

А по ходу исследования, была создана новая классификационная таблица, при помощи которой можно легко просчитать источник и специфику любого Страха, и иметь над ним контроль – бороться с ним, или использовать, в зависимости от нужды, времени и места.

Так же, эта работа подтверждает то, что в Психологии можно сконструировать не одну, а массу подобных (конструкций) таблиц, и не просто заглянуть, при помощи них, в самые дальние уголки человеческого сознания, но и (при необходимости) разобраться в их природе – иметь возможность контролировать это.

Я боюсь,что мне на день рождения не подарят пневматику,хотя я очень хочу и просила.

Bingam Vici пишет:

Я боюсь,что мне на день рождения не подарят пневматику,хотя я очень хочу и просила.

Вы не представляете, как это страшно.
Не смейтесь, пожалуйста, над моими страхами.

Простите, я восприняла это как шутку...

Отличный страх. Такие страхи вообще приятные.

Вот представляете, если бы Вы были полностью уверены в ожидаемом подарке, если бы например видели его уже спрятанным в доме? Интрига бы пропала.

А так - практически состояние полёта.

Желаю, что б ваши страхи не оправдвлись, но в процессе ожидания принесли удовольствия трепет. )