Домовой

Домовой
Жители русских,
белорусских и восточно-
украинских деревень до сих
пор верят в то, что каждый
дом и каждая семья имеет
домашнего духа —
домового — хозяина и
покровителя, который
обеспечивает нормальную
жизнь семьи, здоровье
людей и плодовитость
животных. Домовой — это
умерший предок, глава :
рода и его хозяин. Хотя
само название этого
мифологического
персонажа
распространилось
достаточно поздно (по-
видимому, не раньше XVII
века), образ, связанный с
культом предков, начал
формироваться еще во
времена язычества.
О развитом культе предков
у древних славян
свидетельствуют
древнерусские поучения,
порицающие тех, кто
молится Роду и Рожаницам.
Как предполагают ученые,
под этими именами
подразумевались души
первых предков,
основателей рода, ставшие
его покровителями, и
значит, прямые
предшественники домовых.
Во всяком случае, Роду и
Рожаницам готовили такие
же трапезы, как и душам
умерших. Из древнерусских
текстов мы узнаем, что им
приносили хлеб, сыр и мед,
делали в их честь
возлияния, веря в то, что
они охраняют и оберегают
своих живых потомков1.
Некоторые описания бесов,
встречающиеся в
древнерусских книгах,
сильно напоминают поздние
народные поверья о
домовых. Так, в «Житии
Феодосия Печерского» (XII
в.) читаем: «В один из дней
из одной деревни пришел
монастырский монах к
блаженному отцу нашему
Феодосию и рассказал, что
в хлеву, где скот
затворяют, жилище бесов
есть. Они многую пакость
творят там, не давая скоту
есть. Много раз пресвитер
молитву творил и водою
святой окроплял, но,
несмотря на это, остались
злые те бесы, творя муку и
досель скоту»2. В другой
книге говорится о каком-то
«бесе-хороможителе», и
ученые предполагают, что
так христианский автор
назвал домашнего духа,
который позже получит в
народе имя домового3.
Образ домового известен
нам по народным сказаниям
и быличкам, записанным в
XVIII—XX веках. Один из
первых собирателей
русской мифологии М.Д.
Чулков писал: «...Верят, что
во всяком доме живет черт
под именем домового, он
ходит по ночам в образе
человека, и когда полюбит
которую скотину, то оную
всячески откармливает, а
буде не полюбит, то
скотина совсем похудеет и
переведется, что
называется не ко двору».
Вера в домового до сих пор
сильна в народной
культуре.
Имя домовой, конечно же,
происходит от слова
«дом». Однако его
называют и по
излюбленному им месту в
доме: у русских голбешник
(голбец — перегородка за
печью), запечник, у
белорусов подпечник.
Именуют его и особо
почтительно: у русских
хозяин, избенной большак,
дедушко-браток,
братанушко, доброхотуш-
ко, хозяйнушко мохнатый,
кормилец; у белорусов
дамавой хазяин, господарь,
самый набольшой, дяденька,
браток, дед, свойский; у
украинцев хозяин, дiд. Но
могут и подчеркнуть его
принадлежность к нечистой
силе: у русских лихой,
другая половина, жировой
черт, у белорусов черт
дамавы, не свой дух,
лиходзей, у украинцев
домовий дябел, нечистый.
Поверья о домовом как
покровителе дома и скота
имеют несколько
существенных
особенностей. Первая
заключается в том, что
характерные черты этого
образа достаточно сильно
отличаются друг от друга
на разных территориях. В
северорусских сказаниях
домовой выступает как
настоящий крестьянский
«большак» —
безраздельный хозяин всей
усадьбы, добрый, строгий,
но справедливый глава
рода, чьи требования
обязательны для
домочадцев и чей гнев
необходимо смягчать
подношениями и признанием
собственной вины.
По мере продвижения на
юго-запад образ домового
меняется. В восточных
областях Украины
домового представляют
себе как капризного и
опасного для людей соседа,
который, хотя и обитает в
каждом доме и является
одним из умерших
родственников, но не
столько заботится о
хозяйстве, сколько
досаждает людям своим
неспокойным нравом и
привычкой беспричинно
мучить скотину4.
Вторая особенность в том,
что во многих областях
вместо одного
мифологического образа
существуют два: домовой,
который опекает только
дом, и дворовой (у
белорусов — хлевник), в
ведении которого
находятся двор и скот.
Фактически это —
персонажи-двойники, их
образы не везде
различаются как
самостоятельные, и в
дальнейшем мы будем
рассказывать о едином
домашнем духе.
В поздних народных
поверьях возник уже целый
ряд домашних духов,
каждый из которых в одних
случаях может
отождествляться с
домовым, в других —
восприниматься как
самостоятельный персонаж.
Все они «отпочковались»
от образа домового,
«присвоив» себе одну из
его характерных функций
или признаков, например:
гнетка, гнетко или
гнетеница — существо,
которое наваливается на
спящего человека и душит
его; лизун — тот, кто
зализывает волосы у
детей и шерсть у скотины;
пастень, или стень — дух,
являющийся в виде
привидения или тени на
стене; запечник, подпечник,
голбешник — дух, живущий
за печкой или под нею;
подпольник — дух,
живущий в подполье. Такая
«раздробленность» образа
домашнего духа-опекуна
характерна, в основном, для
северорусских поверий.
Наряду с домовым-
мужчиной в народе верят в
женские ипостаси этого
духа — домовиху,
домовилиху, домаху.
Иногда их считают женой
либо дочерью домового,
иногда —
самостоятельным духом,
мифологической хозяйкой
дома5.
Наконец, третья
особенность образа
заключается в том, что в
разных областях, наряду с
мифологическим
существом, роль опекуна
дома приписывается каким-
либо животным: змее, ласке,
жабе, пауку, петуху,
которые обретают в
народном сознании
мифологические черты. При
этом в разных местностях
такое животное считается
то воплощением домового,
то самим домовым. Можно
предположить, что в этих
верованиях отразились
языческие представления о
воплощении душ предков в
некоторых животных,
особенно в змею. И, значит,
змея — наиболее древний
образ домашнего духа-
покровителя. О домашних
змее и ласке мы поговорим
особо.
Двойственное отношение к
домовому — как к духу
предка и как к
представителю нечистой
силы — проявляется во
всех поверьях о нем и,
прежде всего, в рассказах
о том, кто он, в сущности,
такой.
Хозяин или хозяюшка живет
в углу, за занавесками,
везде. Он все слышит, что
мы говорим. Дом охраняет.
Домовой из тех, кто жил
тут, — это душа чья-то,
может, отец, мать или
братья. Если не уважить его
— он и колотить будет,
спать не будешь. Он хозяин
надо всем. Ту же скотину
— завела теленка, а не
спросилась у хозяина —
теленок будет такой
истрепанный, измученный,
как будто катали его. Если
переезжают, просят
домового с собой пойти. А
пойдет или нет — это уже
его дело.
Но некоторые былички
утверждают, что домовыми
становятся «неправильные»
покойники, а есть и такие,
что называют его умершим
членом семьи, который за
грехи назначен Богом в
услужение живым
домочадцам, или же
умершим без покаяния
мужчиной. И уж совсем
редко, и только на Украине
домового считают каким-
то умершим в давние
времена грешником,
который был смочен
загадочным «домовым
напитком». Под влиянием
легенд о происхождении
нечистой силы нередко
считалось, что в домовых,
как и водяных, леших,
полевых и прочих «хозяев»
пространств, превратились
падшие ангелы, которых
Бог в наказание сбросил с
неба на землю. Те из них,
кто попал в жилища, стали
домовыми. Впрочем, иногда
полагали, что домовых
сотворил Бог и дал затем
каждому дому.
Домового обычно
представляли в облике
хозяина дома, живого либо
умершего, или же
последнего умершего члена
семьи, или самого
старшего человека в семье.
На Русском Севере
считали, что в доме, где
есть мужчины, домовой —
тоже мужчина, а если в
семье одни женщины, то в
доме живет не домовой, а
домовиха.
Домовой не показывается, а
если показывается, то как
хозяин или хозяйка. Какая
хозяйка, такой и домовой.
Домовой и дворовой —
одно и то же. На Пасху с
домовым христосуюсь.
Положу в блюдечко яичко и
говорю: «Домовой батюшка,
дворовая матушка со
своими малыми детушками,
Христос воскресе!»
Облику домового присущи
некоторые звериные черты,
указывающие на его
потустороннюю природу.
Его представляли то
древним стариком, то
черным человеком, то
приземистым мужик с
большой седой бородой,
лохматым, обросшим
желтой, рыжей, черной или
белой шерстью, с
косматыми ладонями и
подошвами, с длинными
когтями. Причем
лохматость, косматость
домового имели большое
значение для благополучия
хозяйства. Полагали, что у
богатых людей домовой
покрыт густой шерстью, а у
бедных совсем голый. Одет
домовой в старый зипун,
или синий кафтан, или
белую либо красную
рубашку и подпоясан
кушаком. Чаще всего
считали, что одежда у
домового белая, но если он
своим появлением
предвещает несчастье, то
показывается в черном. У
домового длинные уши
торчком или по некоторым
поверьям, у него недостает
одного уха. В обычное
время домовой прячется от
людей и показывается
только перед каким-либо
важным событием.
Как и другие
мифологические существа,
домовой — оборотень, он
может принимать любого
члена семьи, особенно
отсутствующего любого
животного, причем
предпочитает являться в
виде змеи, ласки, кошки,
петуха, большой крысы, на
худой конец, зайца, волка,
собаки, теленка. При этом
верили, что шерсть
домового в любом его
обличье обязательно того
же цвета, что и волосы у
хозяина дома.
В каждом доме должен быть
домовик. Баба соседка
рассказывала: «Меня всю
ночь давил домовой. Лежу я
на спине, подходит ко мне
котик. Я говорю: «Котик,
котик!» и глажу его. А он
говорит: «Я не котик, я
домовик!» да как придавит
меня!» Ну, эту бабу домовик
не задавил.
Домовик может сидеть и на
заборе, и на улице, и во
дворе. Его настоящего
облика никто не видит. Он
показывается котом
желтым, без единого
пятнышка. Есть такой
праздник, когда зажженную
свечку из церкви домой
несут (Страстной четверг).
Одна женщина несла до
самого дома: говорят, что
будет счастливо жить
человек, если донесет
зажженную свечку от
церкви до дома. С этой
свечкой можно увидеть
домовика. И захотела эта
женщина его увидеть.
Влезла на чердак и при
этой свечке увидела его.
Лежал он, как клубочек,
говорит, и голову положил
на лапы. Как обыкновенный
кот, только желтый.
Любимые места домового
— красный угол, на печи за
трубой, в запечье и
подпечье, у порога, на
голбце, на чердаке, в углу
клети, в подполе. Впрочем,
как мифологический хозяин
усадьбы он может выбрать
любой уголок дома или
двора. Его часто видят в
хлеву, особенно на его
северной стороне, в яслях,
конюшне, сенном сарае.
Домовой не прочь также
жить в бане, а то и в
мусорной куче. А в
некоторых русских
областях верили, что
домовой живет в
специально подвешенной
для него во дворе сосновой
или еловой ветке с густой
разросшейся хвоей. Такую
ветку называли «маткой».
Считалось, что у него есть
и своя дорожка во дворе, и
упаси хозяев Боже туда
что-нибудь поставить.
Место, облюбованное
домовым, ни в коем случае
нельзя занимать — если
лечь на это место, можно
заболеть. Как и прочая
нечистая сила, домовой
обычно дает о себе знать
по ночам. Днем же он сидит
на своем любимом месте —
на чердаке, за печью или
там; где ему больше
нравится.
Домовик есть в каждом
дворе, дома бывает, никуда
не ходит. Домовик — это
хорошо. Ночью можно
услышать, как он ходит:
шам-шам... А самого его не
увидишь. Он бывает, где
хочет: хоть в хате, хоть на
дворе. Он показывается как
человек. Если полюбит коня,
так гриву заплетет
красиво, в косу. Это хорошо.
А если невзлюбит — то
закрутит, как попало,
тогда не расплетешь.
Мокрый конь — это
домовик его гонял по хлеву,
если невзлюбил.
Если же домовой вдруг
покинет дом, наверняка
случится несчастье: семья
впадет в бедность,
хозяйство разрушится,
скот начнет падать или
умрет кто-то из членов
семьи. Без домового «дом
держаться не станет»,
говорили в народе. Домовой
охраняет благополучие в
семье, выполняет все
хозяйственные работы:
вздувает и поддерживает
огонь в печи, убирает дом,
сушит зерно, ездит за
водой, ухаживает за
скотом. По ночам он
осматривает хозяйство,
сторожит дом от воров.
Будучи мифологическим
главой семьи, он следит за
тем, чтобы домочадцы
жили мирно, и сурово
наказывает зачинщиков
ссоры, лжецов, нерях. За
домовым признавалось
право поучать людей,
осуждать или одобрять их
поступки, проверять, как
сделана работа. Вот что
рассказывают в Полесье.
Пряла одна баба в пятницу.
А в пятницу прясть нельзя!
Вот домовик — шапка
высокая, как человек —
открывает дверь, входит в
хату и говорит:
— Сегодня пятница. Что же
ты прядешь! Прясть нельзя!
А баба была такая шутница
и не пуглива. Она отвечает
ему:
—Ах ты, чертов батько!
Что ты подглядываешь!
Он только буркнул и пропал.
А у бабы прялка упала.
На Русском Севере также
известны подобные случаи.
Хлев вот был. Одна старуха
рассказывала: «Я шла сей
год ночью, не вовремя поила
скотину. Люди уж спать
стали ложиться, а я пойду
скотину поить. Раз прихожу,
а он на яслях сидит и
говорит: «Неужели тебе,
Марфа, некогда днем
прийти?» Я, говорит, гляжу:
как будто мой дедко. Такой
лохматый сидит. Я и
подумала: «Дедко у меня
остался на лежанке лежать.
А с чего он сюда пришел?»
Двери раскрыла — сидит
на яслях. Я после этого
больше не ходила ночью
скотину поить. Надо
вовремя все делать».
Если кто-то из домашних
затевал ссору, его
урезонивали: «Вот
расскажу домовому, он
тебе правило даст, как с
людьми жить».
Если же домового
рассердить, он начинает
вести себя подобно
кикиморе: прячет вещи,
пугает людей, шумит по
ночам в подполе или на
чердаке, сбрасывает кошку
с печи, бьет посуду,
швыряет горшки, камни,
топчет ночующего на
гумне, сбрасывает с
человека одеяло, съедает
все, что не спрятали на
ночь, и творит другие
пакости. Домовой может
завить человеку колтун,
зализать волосы спящему.
Подобно кикиморе, домовой
или его жена домовиха по
ночам прядут пряжу на
прялке, если хозяйка
оставит ее без
благословения, причем не
столько прядут, сколько
портят пряжу —
«слизывает» ее с веретена.
Чтобы этого не случилось,
необходимо убирать на
ночь прялку и попросить
домовую хозяйку:
«Хозяюшка домовая, не
трогай моей прялочки.
Пусть она тут лежит».
Домовой — хозяин всего
скота и птицы, он
распоряжается их
здоровьем и
плодовитостью. Верили,
что если он любит скотину,
она становится гладкой,
сытой, здоровой, будет
приносить много
потомства. Он кормит и
поит скот, подгребает корм
в ясли, чистит скотину,
расчесывает гриву лошади,
привязывает красные
ленточки, заплетает ее в
косички, которые ни в коем
случае нельзя расплетать,
чтобы не навлечь гнев
домового. На Русском
Севере рассказывают об
этом так.
У деда вот конь был белый.
А домовой, уж коли скотину
полюбит, так все ей
сделает, а если не полюбит,
так изведет. Так вот, конь-
то был белый. Бывало,
придет дед в конюшню, а у
коня сено положено. «Батя,
ты клал?» — «Нет, не я.» А в
другой раз и коса у коня
заплетена. Спрятался дед,
смотрит: человек-то будто
высокий такой подошел к
коню да и сена ему наложил
и косу заплел. Вот дед
пошел домой и сказал, что
домовой сено кладет.
Отношение домового к
скоту зависит от того,
нравится ли ему масть
скотины. Если скотина
чахнет, худеет, а утром
оказывается мокрой,
считается, что она
пришлась домовому «не ко
двору», «не по масти», «не
в руку». Нелюбимую скотину
он мучит, гоняет по двору,
загоняет под ясли, у
лошади в гриве сбивает
колтуны, отбирает у нее
корм, а в кормушку кладет
навоз. Такую скотину
спешили продавать,
поскольку считалось, что
домовой все равно ее
изведет. Об этом
существует много быличек.
У нас четыре коня было.
Одного-то невзлюбил
домовой, и все. Утром
приходят мужики: у всех
коней овес насыпан, гривы
заплетены (он им косички
мелкие-мелкие плетет). А
этот вспаренный весь,
храпит. Ну, решили мужики
подкараулить его. Взяли,
подвесили дырявое ведро
под овес, а сами за скирдой
спрятались. А домовой
пришел, стал овес
насыпать, а ведро дырявое.
Он как кинет его в скирду, в
мужиков. Ох, перепугались
они и убежали.
Поскольку благополучие
скота целиком зависело от
отношения к нему домового,
перед покупкой новой
лошади или коровы
старались вызнавать,
какую масть тот
предпочитает. Для этого в
Страстной четверг
поднимались на чердак,
чтобы подсмотреть, какой
масти сам домовой.
Домовик лежит, как котик.
Перед Пасхою в Страстной
четверг нужно прийти в
церковь, зажечь свечку,
выслушать двенадцать
молитв и не тушить, а
нести ее зажженной до
дома, чтобы не потухла. И с
той свечкой, не заходя в
хату, лезут на чердак. И он
там лежит в уголочке,
около печной трубы. В
уголке будет котик лежать.
В уголке на чердаке его
лежак. И в уголке будет
лежать котик — серенький
или рябенький, рыженький,
черненький или беленький,
— значит, скотину нужно
покупать той же масти. «Ко
двору» будет скотина той
масти, что и котик. Если
хорошо ест скотина и
здоровая — значит, она
«ко двору», любит ее
домовик.
Или же оставались на ночь в
хлеву, прикрывшись
бороной, и смотрели, какой
у домового цвет волос —
такой масти и покупали
скотину.
Один хозяин, чтобы узнать,
нравится ли домовому
новая лошадь, спрятался на
ночь в хлеву за яслями и
увидел, как домовой
соскочил с сеновала,
подошел к лошади и стал
плевать ей в морду, а левой
лапой у нее корм выгребал.
Хозяин испугался, а
домовой ворчит про себя,
но так, что слышно: «Купил
бы кобылу пегонькую, задок
беленький!» Послушали его
и купили. Опять хозяин
спрятался в хлеву и
увидел, как домовой в
лохматой шапке и желтой
свитке подошел к лошади,
осмотрел ее и сказал: «Вот
это лошадь! Эту стоит
кормить, а то купил какую-
то клячу». И домовой стал
ее гладить, расчесал и
заплел гриву и начал ей под
самую морду подгребать
овес.
Приведя во двор нового
коня или корову, их
отдавали под
покровительство
домовому, просили его
беречь и холить скотину.
Для этого новое животное
ставили в хлеву под
центральную балку и
обращались к домовому со
словами: «Хозя-юшко-
батюшко, пой и корми мою
животину» или: «Дедушко-
домовеюшко, вот тебе дар
Божий, скотинка. Корми
сладко, стели местушко
гладко, сам не обижай и
детям не давай».
Купили корову, когда
приводят, надо
обязательно у домового
хозяина-батюшки, у
матушки-хозяюшки просить
разрешения ввести ее во
двор. Вот я корову купила,
привела. Когда корова
подошла ко двору, я из-под
заднего копыта взяла ком
земли, бросила через весь
двор и слова сказала: «В
гостях гостила, домой
пришла». Потом подошла к
хлеву с северной стороны,
начала кланяться на четыре
стороны: «Хозяин-батюшко,
хозяюшка-матушка, вот вам
скотинушка. Мы будем ее
рядить да кормить, а ты ее
люби и храни». Три раза
повторяешь. А если домовой
не полюбит, она может
заболеть и пропасть.
С просьбой беречь скотину
к домовому обязательно
обращались весной перед
первым выгоном на
пастбище и осенью —
когда скот загоняли на
зиму в хлев.
Кроме покровительства
дому и ухода за скотиной, у
домового есть и третья
важная «обязанность» — он
своим поведением или
внезапным появлением
предвещает будущее,
предупреждает об
опасности, отводит беду.
Перед смертью хозяина
дома он появляется в его
шапке. Если же дела в семье
идут хорошо, домовой
пляшет в клети или в сенях,
смеется, гладит мохнатой
теплой рукой. Предвещая
печальные события,
особенно смерть кого-
нибудь из домочадцев,
домовой воет, стучит,
хлопает дверями, мяукает,
как кошка, оставляет на
теле спящего человека
синяки, гладит его
холодной голой рукой. Жена
домового кричит перед
несчастьем. Если домовой
кричит под окном, храпит по
ночам, топчется по дому —
к смерти, стучит в окно —
к пожару, прыгнет днем с
чердака — к беде,
начинает усердно
ухаживать за скотом —
будет падеж. Вот как об
этом рассказывают на
Русском Севере.
Ну а я видела домового, не
то что видела... Это было
перед смертью тетушки.
Тетушка умерла тут, так
мне весть подавало. И он
даже привалился к боку,
хозяин, такой лохматый. Он
прямо на кровать пришел ко
мне. Я его не видела
глазами, а рукой пощупала.
Я слышала — шорох был на
кровати, а потом он даже
вот так за бок захватил
меня и за спину ко мне лег. А
я одна была в доме-то. А
потом я стала молитвы
творить, и он исчез. А
потом тетушка умерла.
Хозяин домовой в каждом
доме есть. Да не в каждом
доме он покажется. А
бывает, что и покажется —
если весть подает. Бывают
такие случаи, что весть
подает. Вот, например,
случится что-нибудь с
детьми или внуками,
родными — домовой
обязательно вечером
покажется. В окно
поколотится или в двери
поколотит. Дает весть,
значит, он знает, что
должно быть. И во многих
домах это бывает. Мой муж
умирал от рака. Вот что
произошло за несколько
часов до его смерти. Я на
кровати лежу, а муж встал
с дивана и в проем двери
смотрит. Спрашивает меня:
— А ты, Клаша, спишь?
— Я спала.
— А ты никого не видела в
избе-то? А вот ты,
Клашенька, не видела.
Пришел мужчина такой, как
я, и в том костюме, что и у
меня. Только кепку снял и
стол обошел. «Ну, —
говорит, — рак легких?» Я
сказал: «Да». Он кругом
стола обошел, на тебя не
посмотрел. «Ну, —
говорит, — тогда я
пошел». И так же рукой
машет, как и я (у мужа одна
рука была ранена). И потом
вышел и дверью хлопнул. Я
ждал-ждал — а на улицу
никто не вышел.
Муж умер на следующее
утро. Это ему хозяин
домовой показался.
В былинках часто
рассказывается о том, как
домовой предотвратил
пожар в доме, вовремя
разбудив хозяина, или спас
теленка, вызвав на двор
хозяйку.
Это я своими ушами
слышала. Построил один
наш мужичок зимовье. Скот
там пасти. Скотину
перегнал. А перед тем
попросился у домового:
«Хозяин-хозяин, пусти меня
к себе и скотинку мою
жалуй!» На ночь каши
наварил полный горшок, сам
не тронул, а на шесток
домовому поставил. Загнал
во дворы скотину, стал
жить, пасти. И как-то раз
дождь был. Он промок весь, к
вечеру загнал во дворы,
пошел, согрелся и уснул.
Спит, вдруг кто-то его за
плечо встряхнул: «Хозяин,
хозяин! А быки-то твои
изгородь разбили, ушли
вверх по оврагу!» Выбежал:
правда, дворы пусты. Он —
на коня и вверх по оврагу.
Уже в вершине их догнал,
заворотил. Потом снова
как-то спит, слышит:
«Хозяин, у тебя зимовье
горит!» Проснулся: вот
беда, огнем все занялось!
Он говорит: «Дедушка-
домовой, помогал бы мне
тушить-то». И сразу дело
лучше пошло, затушил
скоро, ничего как-то не
погорело.
У домового узнавали о
своей судьбе или судьбе
своих близких, вызывая его
заговорами.
У нас во время войны как-то
ходили к домовому
спрашивать, как жить
дальше. Какая-то старушка
пришла, сказала: «Я умею
вызывать домового». Так я
и сестра ходили да еще
одна старушка тоже
пришла. Вывернули
наизнанку рубахи,
вывернули все, пошли в
двенадцать часов ночи во
двор. А там была старушка,
которая вызывала
домового. И все пришли в
хлев, она круг вокруг всех
очертила. Какие-то слова
говорила, но я не знаю. И
стала она домового
спрашивать. Вызвала его...
тут этот хлев затрещал,
солома зашумела, корова
встала. А старушка
говорит: «Сперва корову
уложи, а потом с нами
говори». Он уложил корову,
скотина спать легла. Он
таким шершавым голосом
говорил. Сестра спросила,
какую нам корову
продавать — старую или
молодую. Он сказал:
«Старую оставить,
молодую продать». Про
моего мужа спросила,
придет ли с войны. Он
сказал: «Придет». А потом
начал навозом бросать.
Руки у него холодные, так
захватил меня за фуфайку,
да дернул так меня.
На Русском Севере во время
войны у домового узнавали
о судьбе мужа,
находящегося на фронте.
Для этого женщина должна
была в полночь пойти в хлев
и спросить домового, жив
ли ее муж. Об этом до сих
сохранилось много быличек.
Во дворе хозяин есть. У
моей сестры муж во время
войны попал в плен. Она
пошла у хозяина дворового
спрашивать. А было у нее
двое ребят маленьких. Она
во хлеве его
растревожила, а не
дождалась. Надо, если
растревожила, так
спрашивать. У нас в войну
ходили люди у него
спрашивать. Спросят по-
хорошему, так он все
расскажет. А она пошла, а
сам дворовой во хлеве-то
зашевелился, солома-то
поднимается. А она бегом
из хлева и на печь вскочила.
А он все равно пришел.
Пришел, да двери
размахнул: «Что, —
говорит, — потревожить
потревожила, а ответа не
дождалась? Моли Бога, что
ангелы вокруг тебя!» А она
между детьми легла на
печку. Потом она пришла и
крестному рассказывает, а
он говорит: «Ты — дура!
Только бы сказала:
«Батюшко-хозяйнушко, тебя
вызываю. Скажи, жив ли у
меня муж или нет?» И все он
бы сказал. А то убежала!»
Хорошо, что ребята рядом
лежали, а то бы он ее
задушил.
Часто считалось, что
перед каким-либо
событием в семье домовой
давит спящего человека.
Если в этот момент его
спросить: «К добру или к
худу?», он ответит, если к
добру, а если к худу —
промолчит или пропыхтит
«кху-кху». В других местах
полагали, что если он
давит голой рукой, то это к
плохому, а если мохнатой
— к хорошему6.
А домовые раньше часто,
говорят, заходили. Сейчас
что-то уже не видим. А мне
было два раза так. Первый
раз я девчонкой была. Я
ночью спать легла. Пришло
что-то, сначала на ноги мне
навалилось, потом на грудь,
потом за горло меня взял. Я
просыпаюсь — моя-то рука
у моего горла. Потом опять
сомкнуло глаза мне и потом
опять меня крепко душить
начало. Я проснулась под
утро уже, приезжает рано
брат ко мне, говорит: «Аня,
едем домой, отец при
смерти». Я пришла к
родственнице, у которой
тогда жила, и говорю:
— Я еду домой, меня что-
то ночью душило сильно.
Она говорит:
— А ты что же не спросила
— к худу или к добру? Я
говорю:
— Откуда же я знала!
А потом я запомнила.
Второй раз домовой весть
подавал, когда я была в
положении третьим
ребенком. И вот снится мне
сон: сижу я на кухне, слышу
— открывается дверь,
идут тяжелые шаги. Идут
— и садится он ко мне на
колени. А я спихнула его с
колен и говорю: «Да ты
скажи — к худу или к
добру?» Он мне ответил: «К
ху-ду!» Расхохотался,
навзничь упал и говорит: «К
ху-ду!» Я встала утром и
рассказываю мужу. А он мне:
«У, наговорит он, ты только
слушай». И пошли мы к
золовке в гости. Вечером
легли у свекрови спать, а
мужики стали выпивку себе
готовить. Они решили
погнать самогона ночью.
Как-то заткнули
неправильно, аппарат
взорвался, муж весь
обварился. Я месяц ходила к
нему в больницу. И вот
видишь, как мне сказал
домовой — к худу. И это
весть такая. Кому скажет
— к хорошему, кому — к
плохому.
По-разному представляли
себе семейную жизнь
домового. Одни считали,
что он одинок, другие же
думали, что у него есть
семья, причем ее состав в
точности повторяет
состав той семьи, где он
живет. Если, например, в
семье нет детей, то и у
домового их нет, а если
есть дети, то у домового
тоже есть, причем столько
же и того же пола. Жизнь
семьи домового повторяет
жизнь человеческой семьи.
Когда в семье человека
играют свадьбу, то
достаточно встать на
лестницу, ведущую в
подпол, нагнуться и
посмотреть между ног, и
увидишь, как домовой тоже
играет свадьбу. Сыновья
домового, вырастая,
поступают на службу в
новые дома. Дочь домового
— домовинка прядет под
полом. А кое-где верили,
что домовой может быть
близок с женщинами,
особенно с молодыми
вдовами. Дети, рожденные
от домового, умирают
прежде, чем их успеют
окрестить, и обитают в
подполье и за печкой.
Домовой, подобно другой
нечистой силе, может и
похищать детей, особенно
проклятых матерью.
Поэтому в доме, где есть
некрещеный ребенок, нельзя
ночью тушить огня, а то
домовой украдет дитя.
Жизнь всей семьи зависит
от расположения домового.
Чтобы не рассердить его,
нужно соблюдать особые
правила. Он любит мир и лад
в семье, поэтому нельзя
ругаться, особенно в хлеву
и на дворе. Нельзя стоять
на мусорной куче, женщине
нельзя выходить из дому с
распущенными волосами и
спать без белья, нельзя
ложиться на любимое место
домового или класть на
него какие-либо вещи,
нельзя ночью работать и
кормить ребенка, ложиться
спать без ужина. Человека,
нарушающего правила,
домовой может жестоко
покарать, например, начнет
губить скотину. В
северорусской быличке об
этом рассказывается так.
У меня муж на лошади
работал, да у него товарищ
на лошади работал. У нас
ночевали. Так приходят в
хлев — у лошади моего
мужа грива в косы
заплетена, а его товарищ
приходит — у него лошадь
под ясли запихана. Ну, они
оба вернулись в избу, я их
спрашиваю:
— Что вы говорили, когда
лошадей поили?
Муж говорит:
— Пей, пей, пить надо, а не
хочешь, так ложись с Богом.
Муж вообще не любил
ругаться, он к лошади с
хорошими словами
подходил. А товарищ
обругал свою лошадь
матом. Так лошадь мужа
стоит — грива расчесана,
коса заплетена, ленточка
красная в гриве. А у того
лошадь под ясли запихана,
хозяин домовой запихал ее.
Я говорю:
— Ты зачем во дворе
матом ругался? Хозяин
домовой этого не любит.
Домового старались
уважить, каждый день на
пороге хлева к нему
обращались с
приветствием: «Добрый
день тебе, домовой хозяин.
Охраняй меня от всякого
врага, от всякого зла».
Вечером, запирая хлев,
хозяйка прощалась с
домовым: «Гляди, хозяин
домовой, охраняй и не
допускай никого».
А уж если домовой
рассердился, его
старались всячески
задобрить: краюшку хлеба
клали вместе с солью в
чистую белую тряпку,
выходили во двор,
становились на колени и
оставляли узелок около
ворот со словами: «Хозяин-
батюшка честной домовой,
хозяюшка домовая, матушка
честная, вот я вам хлеб-
соль принес!» В других
местах угощение домовому
кладут с таким приговором:
«Милый хозяин и хозяйка, с
малыми детушками, с
дедушкой и бабушкой, с
тетушкой и дядюшкой,
примите мой дар во имя
Отца и Сына и Святаго
духа. Аминь». В Полесье
рассерженного домового
ублажали так.
Домовой очень гневливый.
Если домовой
разгневается, я беру
квашню, в которой тесто
месят, заношу в хату,
ставлю в красный угол, на
квашню кладу краюшку
хлеба и говорю: «Домовой
хозяин, не гневайся на
меня». Если он заберет
хлеб, значит, уже
пересердился, а если хлеб
будет лежать, значит —
еще гневается.
Домовому приносили в дар
цветные лоскутки, монеты,
овечью шерсть, мишуру.
Подарки клали в хлеву под
ясли, оставляли в сенях или
выносили на перекресток.
Угощение домовому
оставляли на столбе, на
котором держатся ворота.
А в определенные дни ему
совершали приношения, так
называемые относы: под
печку и в углы хлева клали
хлеб, на печке оставляли
крашеные яйца. В некоторых
деревнях Русского Севера
домовому в подпечек клали
верхнюю корочку каши, а по
праздникам специально для
него варили горшок круто
посоленной каши. По
большим праздникам
домового кормили особенно
плотно: на Новый год на
чердак относили борщ и
кашу, в заговенье перед
Великим и Рождественским
постами туда же ставили
блины, кусок мяса или чашку
молока — «заговеться
хозяину». В некоторых
местностях перед ужином
выходили во двор и на
коленях приглашали
домового на заговины, а
после ужина оставляли еду
на столе. Так же поступали
на Пасху и Рождество.
Считалось, что «именины»
у домового — в день
Ефрема Сирина (10 февраля
ст. ст.). В этот день на
загнетке печи ему
оставляли кашу и просили
беречь скот.
Если семья переселялась в
другой дом, домового
звали с собой. Для этого
существовал особый обряд.
В старой усадьбе
открывали ворота или лаз
из подполья, клали перед
ним лапоть и начинали
кликать домового: «Хозяин
домовой, пойдем со мной в
новый дом!» Затем вещи
переносили в новое
жилище» а лапоть всю
дорогу от старого дома до
нового тащили за
веревочку, полагая, что в
нем едет домовой. Первый
ломоть хлеба, отрезанный
за первым обедом в новом
доме, закапывали в правом
углу под избой и снова
призывали домового
прийти в новый дом. Или же
хозяин брал ковригу
испеченного в новой избе
хлеба, кланялся на восток и
говорил: «Хозяин,
пожалуйте ко мне на
новоселье!» Ковригу
оставляли на припечке.
Если она к утру
оказывалась надкушенной,
значит, домовой пришел.
Кое-где считали, что
переводить домового
лучше всего в день
Усекновения главы Иоанна
Предтечи (29 августа по ст.
ст.), и в этот день хозяин
вынимал кол из яслей в
старом хлеву и переносил
его в новый двор. Новый
дом часто не белили целый
год или оставляли одно
место в углу небеленым —
для домового. Если из
семьи выделялся взрослый
женатый сын и переезжал в
новый дом, то семейство
домового тоже полагалось
«разделить» — сам
домовой остается в семье
отца, а его дети
переезжают с сыном.
Но что делать, если семья
переезжает в дом, где до
нее уже жили и где вполне
мог остаться прежний
домовой? На Русском
Севере считали, что
чужого домового
необходимо выпроводить,
чтобы он не мешал, а уж
потом звать своего. Для
этого, приехав в новое
жилье, говорили старому
домовому: «Ты уж освободи
нам дом, помещение.
Хозяева твои уехали, и ты
с Богом уезжай!» После
этого звали своего:
«Батюшко-хозяюшко,
матушка-хозяюшка, малые
детушки! Мы пошли, и вы
пойдемте с нами!» Чужой
домовой обычно покидал
дом в виде какого-либо
животного.
Есть хозяин домовой. Я
верю этому и видела. Вот
бывает, что в новый дом
переходишь. Мы переходили
тоже. С мамой мы жили, и
переходили в новый дом, ну
не в новый, а купили мы
старый дом. Нам
переходить надо. И мама
ходила туда на три ночи.
Хозяина старого из этого
дома выгоняла, потом
своего переводила. И вот
она по три ночи ходила
туда в двенадцать часов, а
утром пришла, а этот
хозяин-то домовой, он
всяко может превратиться
— и в собаку, и в кошку, и в
зверя, он всякий, как и
человек может быть,
только в той же одежде,
что и хозяин (человек)
ходил, что раньше в этом
доме жил. Мама пошла с
лестницы, вниз спустилась,
а из кормушки для скота во
дворе он как волк
показался, как волк серый
встал и в подворотню.
Значит, он показался, что
ушел. Это наяву было.
Без особого приглашения
домовой не может покинуть
старого дома и мстит
новому хозяину, изводя у
него скотину, причиняя
другие убытки в хозяйстве.
Домовой, оставшийся в
старом доме, плачет и воет
по ночам, а семью, не
позвавшую его, в новом
доме ждут несчастья,
болезни, падеж скота и
разрушение хозяйства. В
одном из орловских сел
рассказывали, что когда в
селе сгорело несколько
домов, то домовые,
оставшись после пожара
без крова, так стонали и
плакали, что для каждого
из них построили
временные шалашики,
положили возле них по
ломтю посоленного хлеба и
попросили: «Хозяин-
дворовой, иди покель на
спокой, не отбивайся от
двора своего».
Однако домовые бывают не
только полезными. В
западных областях России
и в Белоруссии считалось,
что колдун может наслать
на семью чужого,
«наброжего» или «лихого»
домового, и тот примется
приносить хозяйству вред
и убытки, мучить и морить
скотину. «Свой» начинает
тогда защищать хозяйство
от «чужого», и домовые
отчаянно дерутся по ночам
в хлеву. Чтобы выгнать со
двора «чужого» домового, 1
ноября по старому стилю
хозяин обмакивает помело
в деготь, садится на
лошадь, которую не любит
домовой, и скачет на ней по
двору, размахивая этим
помелом. Есть и другой
способ: вилами со всего
маху тычут в нижние
бревна хлева. Чтобы помочь
«своему» домовому
одолеть «чужого», в хлеву
оставляют пестик, которым
он может вооружиться, а
если слышат шум драки,
бьют метлой по стене дома
и кричат: «Бей наш чужого!»
«Чужого» домового
изгоняли также особыми
заговорами.
Спастись от разгневанного
домового, если он примется
душить, можно бранью и
крестным знамением, а вот
молитвы он не боится. Если
он мучает скотину, то
хребты животных и углы
хлева надо обязательно
намазать дегтем, а еще
помогает, если в хлев
ввести медведя или козла,
повесить убитую сороку
либо зеркало. В качестве
оберега от чужого
домового в хлеву вешали
венки, сплетенные на
Троицу. Рассерженного
домового можно и
припугнуть. Для этого
хозяин должен выйти во
двор с длинной липовой
палкой и как следует
помахать ею или же
воткнуть над дверью нож.
Если же домовой не
унимался и продолжал
терзать скотину, его
стегали плеткой.
Бывало как-то у нас,
придет дед утром, а конь-
то весь в мыле. Раз, два, на
третий решил
подкараулить. Пошел в
конюшню, спрятался с
плеткой, вот за полночь
вскочил на коня домовой и
стал ездить. А дед как
выскочит и говорит: «Раз!»
— и плеткой его стегает и
все приговаривает: «Раз!
Раз!» А домовой ему: «Скажи
два! Скажи два!» (Когда
бьешь нечистую силу, можно
говорить только «раз»,
если сказать «два», к ним
возвращается прежняя сила
и они могут одолеть
человека. — Авт.) А дед
знай только: «Раз! Раз!» Так
и отхлестал домового.