Колдовство, культы, обереги на территории Карелии.

Логинов К.К. - ключевой специалист КНЦ РАН по вопросам древнего магического знания народов, населяющих Карелию.

   

Культ деревьев

Данный культ прослеживался на двух уровнях: бытовом и сакральном. На бытовом уровне он заключался в убеждении, что любое дерево в лесу, подобно человеку, обладает душой, что эта душа, если дерево будет срублено «не по правилам», вполне способна отомстить людям, отнять здоровье и саму человеческую жизнь. Неудивительно, что существовал ритуал срубания деревьев, а также транспортировки их из леса (из дикого, неосвоенного пространства) в деревню (в освоенное и обжитое человеком пространство).

В старину перед отправлением на лесозаготовки лесоруб обращался к колдунам за заговором, записанным на бумагу, ношение которого, по поверьям, уберегало его от ушиба деревом. На лесной делянке человек спрашивал разрешения у «хозяев леса» срубить деревья. Очень старые деревья не рубили, считалось, что они должны умирать естественной смертью. К каждому срубаемому дереву человек прикасался свободной от топора рукой, мысленно прося у него прощения. У русских в верховьях Водлы (Пудожье) человек, если брал деревья для жилого сруба, прикасался правой рукой к дереву и произносил: «Прости, Бор-батюшка. Ты вырос, дай и моим деткам вырасти». У всех трех народов топор, воткнутым в дерево, не оставляли. Верили, что потом руки болеть будут. Бревна в деревню транспортировали всегда комлем вперед (ср. обычай везти покойника всегда ногами вперед). Первые 40 дней бревна можно было очистить от коры, но дом из них сразу не рубили. Говорили: «Деревья 40 дней о своей смерти плачут» (ср.: «Первые 40 дней душа умершего на земле пребывает»). Готовый сруб в деревне выстаивался год, прежде чем из него начинали строить дом (ср.: «Душа человека последний раз к людям на годовщину смерти является»). При строительстве дома и даже при расколке дров топор в бревнах или в плахе тоже не оставляли, а клали рядом, лезвием к дереву («Мы отдыхать пошли, пусть и топор отдохнет»). Даже не догоревшую головню из печи на улицу не выкидывали, а тушили в воде и дожигали потом при следующей топке печи («Головня угаром накажет, голова болеть будет»). Окончательная смерть дерева, как и человека, виделась народам Карелии как полное сгорание дерева или истлении его в сырой земле.

На сакральном уровне куль деревьев у народов Карелии проявлялся в запретах срубать деревья в священных рощах при часовнях, на кладбищах, на священных островах, на местах захоронений иноземных воинов. В период христианизации Карелии священные языческие рощи вырубались для возведения из их деревьев стен христианских часовен или монастырей. Есть предания, что в Бесовце (под Петрозаводском) и на о. Радколье в Заонежье самые старые деревья не решились срубить даже монахи. Статус «священного» также получали деревья у росстаней. Около них молились о дальнейшем пути, кидали к корням монеты, привязывали ленточки к веткам. Близкий статус имели с языческих времен и деревья на морских, озерных и речных мысах. Их ветки от земли до кроны обычно вырубались, чтобы были заметнее издали. Карелы такие деревья называли карсикко», а русские – «метным деревом» или «залаазью». Архаический возраст имеет в Карелии также традиция, изображать на подобных деревьях личину умершего (у карел), косой крест (на месте гибели человека) и ромбики, рассеченные параллельными линиями на квадраты (на росстанях дорог). Ромбический орнамент с отростками вверх («рожками») или в стороны (с «ушками») впервые появился в археологических древностях Карелии в середине 1 тыс. до нашей эры. На деревьях тайных старообрядческих троп деревья у росстаней имели искуственные ниши, в которых устанавливались распятия, медные и деревянные иконы или никатрионы. Такое дерево уже именовалось «часовней». За срубание священных деревьев, согласно поверьям, люди наказывались смертью близких и болезнями, от которых отнимались руки и ноги.

Меньший магический статус имели деревья, к которым колдуны ходили черпать свою силу для управления нечистыми духами, а также высаженные у дома («именные») деревья для гадания о судьбе ушедших на войну солдат или членов семьи, посадившей дерево. Со смертью дерева, как считалось, приходила и смерть к колдуну, солдату и т.д.

Культ духов-хозяев природных стихий и строений

У вепсов древнейший мифологион не зафиксирован. Зато у карел он прекрасно представлен, пусть и в художественной форме, в «Калевале» Э. Ленрота. Принесли ли с собой в Карелию русские колонисты представления о славянских языческих богах, вопрос более, чем спорный. Известно лишь, что у поморов Сатана в творении мира выступал в виде черного гоголя или утки-морянки, ныряя за землей, из которой Бог создал земную твердь. Этнографически фиксируются в Карелии достаточно отчетливо лишь представления о духах-хозяевах. Это нашло отражение, прежде всего, в преданиях русских Карелии о происхождении духов–хозяев природных стихий и строений. Согласно одному из них после войны Бога и Сатаны, Сатана увел свою дружину в Ад, прочие же его союзники были сброшены на землю. Кто упал на дом, стал домовым, кто на баню – банником, кто упал в лес, стал лесным духом, а кто в воду - водяным духом. Согласно второму преданию Адам и Ева завели детей без благословенья Бога. Когда Бог собрался в гости к Адаму и Еве, они устыдились, спрятали своих безобразных детей, кого в подполье, кого в лесу, кого на берегу озера. Они то и дали начало духам-хозяевам стихий и строений.

В Х1Х – начале ХХ века представления о многих духах низшей мифологии у карел, вепсов и русских Карелии по большому счету совпадали. Набор властителей природных один и тот же, во главе лесной стихии стоит «царь лесной», во главе воздушной стихи – «царь небесный», во главе водной стихи – «царь лесной», во главе стихии земли – «царь земной» и «мать-земля». Впрочем, эти воззрения к вепсам и карелам пришли от русских.

Общими у всех трех народов являются представления о духах лесной стихии – «хозяевах леса», то есть леших. «Кару» карел почти полностью соответствуют представлениям русского населения Обонежья о лесном народе «лембоев» (имя духа заимствовано из карельского языка – Л.К.). Как считалось, те и другие живут в лесу целыми селениями и время от времени можно слышать, как они с песнями и игрой на музыкальных инструментах справляют свадьбы, двигаются, подобно людям, свадебными поездами. Представления же карел о «кехне» (лесной «черт с колокольчиком») целиком соответствует русским поверьям о «лесных старцах», заманивающих детей в лес звуком колокольчика и удерживающих их там, пока колдуны не бросят на лесные дороги кресты из ольховых веток или из рябины. Однако в пантеоне духов-хозяев русских Карелии не найти соответствие карельской Тапиоле и мужу ее Хийси. Тапиола – владычица лесных зверей, а не жена рядового лешего или даже «царя лесного». В свою очередь у карел нет и не было аналога русалке-«полуденнице», поджидающей на дереве свою жертву в жаркий полдень.

У карел и русских разные представления о хозяевах стихии ветров. У русских Пудожья и Поморья ветры - это четыре брата, разъезжающих по небу на тройке коней, запряженных в колесницы. У северного ветра кривая на один глаз и злющая жена, которая имеет обычай надолго выгонять его из дома. У западного ветра, наоборот, жена красивая и ласковая. Поэтому западный ветер «на воде не ночует», а, разыгравшись, бурей, спешит домой, когда женщины в лодке покажут ему голые зады или (у русских Поморья) споют песню с намеком, что жена ему изменяет. Восточный ветер считается подростком, который выходит из себя, если гребцы оскалят ему свои зубы. Южный ветер самый старший и самый сильный, но крыши с домов он срывает и топит лодки на воде от избытка сил, без всякой злобы к людям. Карелам Сямозерья хозяева ветров представлялись иначе. По крайней мере, западный ветер описывается в виде черного всадника на черном коне. Какого цвета конь и всадник хозяев других ветров, неизвестно. Представлений же о воздушных «бесах» - мелких и многочисленных, как комары в душную июльскую ночь, характерных для русских Карелии, у карел не отмечалось.

Представления о духах водной стихии – водяных и русалках, у всех трех народов на удивление совпадают. Водяные царствуют каждый в своем озере или реке, а русалки расчесывают волосы на камне перед приближением беды. У русских Карелии, правда, иногда русалки появляются обнаженными во ржи на берегу озера или разгуливают по берегам в красных сарафанах. У карел, в свою очередь, водяной мог иногда иметь тело не черного цвета, как обычно, а красного.

Описания духов стихии огня зафиксированы крайне фрагментарно. Однажды автору удалось записать рассказ о том, что дух-хозяин огня - это мужчина с огненно-рыжей бородой и волосами, очертания лица и одежды которого постоянно меняются. Иногда у русских Карелии этот дух ошибочно описывается как человек, ростом в высоту сосен, одетый в красную шляпу и красную куртку, который показывается людям перед большим пожаром в деревне. В общерусских поверьях это одна из ипостасей лешего.

Представления о духах-хозяевах двора и хлева у трех народов Карелии во многом сходны, хотя имеются и различия. Главные «хозяева дома», якобы, похожи на обитающих в доме людей и их столько же, сколько людей в доме. Русский Гнетке это аналог вепсского и карельского домового, «который давит, не дает дышать по ночам». Карельский «халдие» - это почти аналог русскому «хозяину двора». Мара, согласно поверьям русских Пудожья, по ночам выстригает шерсть на овцах у нерадивых крестьян, которые не моют во время овец в воде. Вепсскому «хозяину печи» в Пудожье соответствовал «запеченник», вепсскому же «хозяину порога» в поверьях русских Карелии соответствия не было. «Подполянники» и «жихарь» русских Пудожья – это все члены семьи духов-хозяев дома с неясными функциями. Кеба, как Кикимора ( русских Заонежья и Поморья), согласно народным поверьям, путают по ночам пряжу, не дают спать детям. У карел эти функции закреплены за умершими предками. Кикимора русских не только будит детей, но производит переполох среди кур, а Кева (Веснуха) насылает по весне бессилие на людей.

Дух-хозяин овина («овинник» или «ригачник») в русских и вепсских поверьях покровительствовал ночующим в этом строении путникам, но наказывал тех, кто топил овин в неурочное время.

Духи-хозяева бани, по поверьям карел, бани оказывал содействие роженице и новорожденному в семейной бане. У вепсов же и русских они представлялись очень опасными духами, которые за пользование баней в неурочный час наказывают людей смертью от угара. Жена «банника», якобы, мастерица насчет воровства в бане маленьких детей, вместо которых она людям подсовывала свое отродье. Тем не менее, к помощи банных духов у всех трех народов прибегала молодежь, чтобы погадать о будущем замужестве, взрослыми в бане же осуществлялись многие колдовские и целительные обряды. Самым безответственным у всех трех народов считался дух-хозяин амбара, которому без помощи людей было не под силу отстоять хозяйское добро от людей. Тогда, как «колодезник» или «колодезный» (русские Пудожья и Поморья) считался способным затащить в колодец того, кто его оскорбил и не уважил. Особую группу составляют поверья русских Поморья о Морском Змее, Морском Сотане ( якобы являлись перед кораблекрушением), о Черном монахе (являлся, чтобы спасти людей от смерти и кораблерушения) и о Болотной бабе (являлась людям на берегу перед бедой). Но ни один из этих персонажей народного мифологиона духом-хозяином стихии или строения не является.

Культ огня

Хотя образ духа-хозяина огня достоверно и не зафиксирован в поверьях народов Карелии, пережитки культа огня имеются безусловно.

В верованиях народов Карелии, связанных с колдовством, огонь считался самой мощной стихией. Большинство колдунов, установив, что порча, насланная на человека, была сожжена в огне, отказывались помогать пострадавшему. Отказ мотивировался стандартно: черти, помощники колдуна, способны обыскать всю землю, все озера и реки, болота, но проникнуть в огонь им не под силу. Тем не мене, укрощение огня, вызванного падением на землю молнии («огня небесного»), признавалось возможным. У всех трех народов Карелии в таких случаях полагались, прежде всего, на помощь божественных сил. Загоревшееся от молнии здание обходили с иконой Купины Неопалимой, а за ее неимением – с какой-либо иной иконой Пресвятой Богородицы, чтобы прекратить распространение огня на соседние здания. Верили, что пожар, начавшийся от молнии, нельзя залить обычной водой, но можно загасить, заливая коровьим молоком и закидывая огонь пасхальными яйцами. Оберегами от пожара от молнии повсеместно считалось хранение в божнице уже упомянутой иконы Купавы Неопалимой или апокрифа «Сон Пресвятой Богородицы». С языческих времен до наших дней, сохранилось поверье, что дом от молнии способна уберечь щепка над окном от расколотого молнией дерева. В Заонежье верили, что от молнии уберегает венец над окнами, срубленный рядом с разбитым молнией деревом. Вера основывалась на убеждении, что Бог дважды один и тот же предмет или человека молнией не поражает. Поэтому такую щепку могли носить с собой в качестве оберега от молнии. Смерть от удара молнии рассматривалась либо как наказание Божие за грехи его, либо как трагическая случайность. Якобы Бог так ненавидит черта, что мечет в него молнии, даже если черт прячется за человека. Душу убитого при этом человека, по поверьям, Бог лично брал на небеса.

Культ домашнего очага у народов Карелии к началу этнографической фиксации стал исчезать. Имена духов-хозяев домашнего очага («пячин ижанд») знают карелы и вепсы, а имя печного духа русских Карелии удалось зафиксировать только однажды у русских Пудожья. Приобщение новорожденных к домашнему очагу у всех трех народов Карелии происходило без произнесения имен этих духов. Внеся в дом первый раз новорожденного, повитуха или мать просто возлагали его на время на шесток печи или на лавку около печи. Заговор же с просьбой «принять новорожденного» адресовался ко всем домашним духам сразу. Карелы, кроме того, возлагали на шесток печи и мертворожденных, предварительно омыв их, завернув в тряпочку и поместив внутрь самого большого лаптя. Повсеместно в Карелии невеста, прощаясь с родительским домом, сидела у печи или подходила к печи. Обряд же жертвоприношения ленты-«воли» из волос невесты духам-хозяевам домашнего очага обыгрывался, как правило, лишь в свадебных причитаниях. Эту ленту на углях загнетка крестьянской печи сжигали только тогда, когда у невесты не было младших сестер на выданье или подруг, которым хотелось повысить свою «славу» и быстрее выйти замуж. В этом контексте обычай прикасаться к печи ладонями после возвращения с кладбища может рассматриваться не только в качестве способа очищения после кладбища, но и как знак духам-хозяевам печи, что люди похоронили члена семьи и собираются вместе на поминальную трапезу.

К помощи духов домашнего очага в Карелии нередко прибегали в магии, направленной на противодействие удачному сватовству или свадебному застолью. В первой ситуации тайком ворошили (на уровне магии уподобления «мешали») угли в загнетке печи хозяйской мутовкой, чтобы в реальности помешать сватовству, во второй ситуации «переворачивали» угли и пепел в загнетке печи, чтобы все перевернулось с ног на голову на свадебном пиру и началась драка..

Всем народам Карелии известно было поверье, что огонь, даже беспрестанно поддерживаемый в загнетке крестьянской печи, со временем теряет свои защитные функции. Поэтому когда-то принято на Рождество «обновлять» огонь в очаге. Получали его не от другого огня, а добывали трением друг о друга овинных колосников. Такой же огонь считался не подвластным порче и назывался «живым огнем». Вплоть до начала 1-й Мировой войны «живой огонь» добывали в деревнях во время эпизоотий сибирской язвы, чтобы обойти с ним вокруг деревни (создать магическое защитное кольцо), разжечь этим огнем все печи в деревне. «Живой огонь» также добывали после постройки церкви ли часовни, чтобы зажечь им в первый раз свечи и разжечь кадила у икон.

Обереги и амулеты

Для защиты от негативного влияния духов-хозяев природных стихий и разных несчастий или тривиального невезения народы Карелии, как и во всем мире, использовали обереги и амулеты.

Обереги сопровождали жизнь крестьянина от рождения до самой смерти. Главными повседневными оберегами карел, вепсов и русских Карелии в Х1Х – начале ХХ века был нательный крест и пояс. Крест на младенца надевался часто еще при родах, чтобы ребенок не умер некрещеным, и душа его не досталась черту. За некрещеного, согласно народным верованиям, не мог заступиться его ангел-хранитель. Следующий свой оберег, по народным поверьям, ребенку давался самой природой, как только у него вырастал первый молочный зуб. До того он считался особо доступным проискам нечистой силы, из-за чего его не принято было оставлять одного ни на минуту. После вырастания первого, оставляя ребенка в зыбке без присмотра, в зыбку клали для оберега комель того веника, которым мать парилась в первой послеродовой бане. Считалось, что он отпугнет домашних духов и другую нечистую силу. Обереговую функцию несла также накидка на зыбку, которую принято было шить из материнской юбки. Под подушкой в зыбке принято было держать для оберега два скрещенных ножа, раскрытые крестом ножницы, рукописную молитву «Святые помощи» (90-й псалом) или «Молитву Честному кресту». От духов, которые, по поверьям, проникали в дом снаружи, дитя оберегали веником для пола, поставленным на ночь на порог. Вместо веника на порог часто клали топор лезвием вверх. Оберегом от сглаза младенцу служили мазки сажи за ухом или на тех частях тела, где его кости образовывали «крест». Пояс первый раз на младенца надевали у печного столба по достижению им года, но если он умирал до этого срока, то в гроб клали подпоясанным. Дети в возрасте от 1 года и до 7 лет (возраста, в который, по народным поверьям, «развязывается ум ребенка») носили на шее, привязанную к крестику ладанку из красного материала с кусочком ладана и лепестком сусального золота внутри. У вепсов, карел и русских в Обонежье заменой христианских символов в ладанке мог служить «версливый» камень (то есть дресва от камня, которым нагревали воду в деревянных бочках и кадушка). В Заонежье иногда ребенок носил в заткнутом наглухо гусином перышке капельку ртути.

С семи лет для оберега от сглаза начинали носить булавку. Такую булавку, застегнутую «как можно ближе к телу», старухи в деревнях Карелии повсеместно носят и в наши дни. Мужчины для оберега носили в кармане гвоздь или другой острый предмет.

На свадьбу жених и невеста брали для оберега от колдовства молитву «Отпуск», которую покупали у колдуна родственника или знакомого. Невесте в подол втыкались иголки с отломанным ушком, жениху такие иголки втыкались в поясную часть брюк. Жених и невеста могли носить с собой для оберега лук и чеснок, ртуть в гусином перышке, жених под пятку в правый сапог клал серебряный рубль или плоский камень. Дополнительным оберегом в день свадьбы ему служил ремень, никогда не одевавшийся на человека. Жениха и невесту колдуны перед поездкой в церковь очень часто опоясывали рыболовной сеткой по голому телу – самым сильным после креста, пояса и ртути оберегом народов Карелии. В северном Обонежье оберег вкладывался и в головной убор жениха, для чего перышки хищной птицы закладывали за подкладку картуза или шапки. Свадебные обереги носились новобрачными в течение 40 дней после свадьбы.

В дороге оберегами путникам из Карелии служили «дорожные» молитвы и апокриф «Сон Пресвятой богородицы», горсть родной земли в матерчатом мешочке или засушенный крот, а родившимся «в рубашке» - высушенная «рубашка». Воины из Карелии в 1-ю Мировую войну для оберега от пуль отсыпали немного родной земли на бруствер окопа. От пуль некоторые воины также носили с собой особые молитвы, которые продавались перехожими каликами или давались им от имени местных колдунов. Охотничьими оберегами у карел и вепсов были медвежьи когти, куски смолы, вытопленной ударом молнии из сосны. Вепсы иногда с обереговой целью перед выходом на охоту рисовали медвежьи жиром косые кресты по плечам на верхней одежде.

Традиция ношения амулетов у народов Карелии была менее развитой, чем ношение оберегов. «Рубашка», в которой иногда рождался ребенок, могла служить не только оберегом, но и амулетом. Ее прихватывали с собой, «на счастье», матери, когда отправлялись за покупками в лавку или на ярмарку. «На счастье» ее мог носить с собой и сам хозяин этой «рубашки». Юноши, для получения удачи в любви, в Карелии имели обычай носить в кармане засушенную траву «царские кудри». Мужчины для этой же цели зашивали в гашник своих портов высушенную летучую мышь. Русские рыбаки и охотники в юго-восточной части Карелии брали с собой на промысел косточку от жертвенного животного с общественной трапезы вместе с огарком от свечи, горевшей в церкви на Великий четверг (последний четверг перед пасхой). Верили, что добыча от их ношения с собой утроится.

Колдовство

Принято считать, что в старину колдуны с Русского Севера, и из Карелии, в частности, были самыми могущественными в России.

Институт колдовства у народов Карелии имеет своими истоками шаманство и волхование. Из шаманизма берет начало разделение на магов, которые повелевали духами земных сфер и духами небесных сфер. Шаманские атрибуты обнаруживаются в Карелии при археологических раскопках мезолита и неолита. Это ритуальные предметы из кости или камня с изображением змеи либо головы медведя (для «шаманов земли») или лося (символ небесного лося-солнца для «шаманов неба» или «белых» шаманов), который в эпоху раннего железного века сменился изображением птицы. Русские летописи содержат свидетельства того же разделение на «небесных» и «земных» волхвов: в одном месте «Повести временных лет» сообщается, что боги волхвов «суть бесы и сидят они в бездне», в двух других – что боги волхвов обитают «на небе». Русские колдуны тоже делились на «белых» (они пользовались исключительно заговорами христианского содержания) и «черных» (они использовали заклятья, призывающие на помощь нечистую силу). Многие колдуны на практике использовали помощь и небесных и земных сфер, выступали в роли «ведунов».

В древней Руси колдунов называли «кудесниками». Русские Карелии именовали колдунов «знатками», «знающими людьми», «ведунами», изредка – «волхвами», «волшебниками» (последние в Карелии причислялись исключительно к злым колдунам). «Знахарь» или «знахарка» считались на порядок силой ниже, чем колдуны. Роль «белых колдунов» в Карелии волей-неволей исполняли отдельные церковные священники, а, как таковых, их здесь не было. Карелы колдунов называли «тиедян» или «кидойнекку», вепсы – «нойдами». Русские Карелии считали, что самые сильные их колдуны живут в «Суземщине» (Выгозерье), но еще сильнее них колдуны-карелы. Карелы в свою очередь указывали, что саамские колдуны сильнее, чем колдуны их собственного народа. В среднем на каждую волость приходилось по одному сильному и несколько более слабых колдунов. У вепсов Карелии каждый родившийся с карими глазами считался потенциальным колдуном.

Чтобы стать колдуном, желающий должен был усвоить определенный багаж магических знаний. Запомнить их за три пересказа «из уст в уста», как того требовала традиция, было трудно. Поэтому в Заонежье, например, было много специальных школ «чернокнижия». Любой желающий, заплатив колдуну, учился читать библию, евангелие, псалтырь, а затем «Черную книгу». После этого он проходил через обряд посвящения. Для этого ученик должен был не убояться и придти со своим учителем в темную полночь в страшное место (баню, на перекресток дорог в лесу или у кладбища). Там ему в качестве жертвы следовало сжечь живой черную кошку, распоясаться и, попирая правой пяткой свой нательный крест, святое распятие (или святое писание) отказаться от родного отца и матери, от своих детей, от Иисуса Христа и Богородицы, от земного свету. Затем будущий колдун должен был «переродиться», для чего ему предлагалось пролезть в пасть гадины или громадной жабы (возникающей из пепла черной кошки или выползающей из каменки в бане) и выйти у нее через задний проход. Последнее, что предлагалось восприемнику, что бы приобщиться – это проглотить слюну или мочу своего учителя. Насколько удавалось человеку преодолеть свой страх и брезгливость, настолько он, как считалось, вознаграждался силою повелевать нечистой силой, а у ведунов и духами природных стихий.

В бытовом поведении русские колдуны отличались от колдунов карел и вепсов. Русские колдуны постоянно демонстрировали свою связь с миром нечистых духов. Они отмахивались невидимых простым людям чертей руками, выбегали на улицу, чтобы рассеять по ветру пепел или песок и приказать своим невидимым помощникам свить из них веревку. Русских колдунов отличала также склонность к стяжательству, получению больших вознаграждений за свои услуги. Карельские и вепсские колдуны принимали то, что им соизволят принести сами просители. У карельских колдунов было принято совершать многие магические действия, имея при себе колдовской посох «козичендаушауаву».

Самым страшным событием для колдунов, не передавшим свою силу восприемнику, была их собственная смерть. Считалось, что бывшие в услужении духи, требуют расплату в виде души колдуна, скручивая и подкидывая ослабевшее тело колдуна на его смертном одре. Чтобы умереть спокойно, ему надо было обманом передать свой колдовской дар кому-то из окружающих людей либо уничтожить записи с заговорами и «Черную книгу», закопав их в земле. Не всегда это удавалось. Способов облегчения смерти колдуна, не передавшего своей силы («дара») кому-либо, было много. Самым сильным из них было забивание в его задний проход осинового колышка. Тем, кто сотворил много зла, не всегда это помогало. Отмечались случаи (в 1957 году у русских Пудожья, в Водлозерье), когда колдуна родственники живым закопали в могилу, не забыв забить в могилу осиновый кол. Колдун же, не соблазнившийся ни разу посулами нечистой силы и не принесший зла людям, считался в народе добрым колдуном. Умирал он легко, а к могиле его, словно к гробнице святого люди начинали приходить, чтобы получать избавление от болезней.