Облачение разоблачённого.

Облачение разоблачённого.


Запутаться в противоречиях легко. Легко и поверить в то, что ты больше ни во что не веришь. А между тем, возможно, только в свободе от всякой веры лежит по- знание правды.
Любой человек имеет личный символический код. Это его индивидуальный набор архетипов, аналогичный генетической матрице. В процессе, который называется «анамнезисом», код обретает осязаемую форму и начинает «звучать» в сознании. Образуется знаковое пространство, претерпевающее расширение по принципу «мозгового штурма». Здесь несложно остановиться, созерцая открывшуюся перспективу, ибо она всегда будет соответствовать ожидаемому, никогда не подведёт.

Идти же дальше означает разрушить первоначальный мираж, столь притягательный и способный превратиться в индивидуальную «религию».
Но что там, дальше? Можно ли во сне увидеть изнанку сновидения? Не окажемся ли мы при этом в галерее фантомов, бесконечно сменяющих друг друга? За одним мифом скрывается другой, за ним третий — и так далее. Можем ли мы увидеть собственную душу, эту вечную скромницу Исиду, без её покрывала так, чтобы там не оказалось пустоты?

Интересен факт, что во сне у нас не так уж и часто встречаются прямые аналогии продуманному и прочувствованному наяву, как будто там другой, совершенно самостоятельный фантом, пусть и опирающийся на те же паттерны. Двойная спираль ДНК состоит из зеркально отображающих друг друга полимерных цепей аминокислот. Скорее всего, так же обстоит дело и с символической матрицей: во сне последовательность архетипов изменяется, и возникают «перевёрнутые» буквы. Единственным твёрдо
установленным в данной области фактом  на сегодняшний день является то, что в нашей жизни, по сути, мало настоящих случайностей, а значит, мало и свободы. Мы не свободны ни в любви, ни в ненависти, ни в проявлениях своей воли, ни в
удовлетворении желаний. Существует тормоз («блокирующая программа»), который не даёт рассмотреть подлинный облик нашей жизни как направленного движения к некоей цели. Вопрос: кто или что находится на другом конце этого «испорченного телефона»? Кто или что посылает сигналы в наше подсознание, побуждая нас действовать определённым образом и тем самым влиять друг на друга в соответствии с заданной трансперсональной детерминированностью? Земля? Солнце? «Высший Разум»?
Христианский Бог? Точка «Омега» Тейяра де Шардена? Дьявол Маркиза де Мирвиля? Я стою у края пропасти и смотрю вниз, где не видно ничего или, во всяком случае, почти ничего...

Существует Великое Нечто. Его интуиция была присуща уже первобытной культуре, причём, возможно, даже в большей степени, чем современной. Целесообразность строения космоса поневоле наводит на мысль о «Высшем Интеллекте», который одним усилием мысли передвигает звёзды и галактики. Но очевидная слепота природной стихии и бессмысленная жестокость эволюционных законов заставляют признать прямо противоположное данной концепции. Как примирить космос и хаос, порядок и стихию, разум и безумие? Это можно попытаться сделать, предположив, что разумность суть лишь одна из множества форм манифестации Великого Нечто, а упорядоченное движение является производной от непостижимого, сверхрационального Первоначала. Теософы подошли довольно близко к признанию бытия последнего в идее «Бескорнего Корня» (Е. П. Блаватская), о котором никакие
рассуждения невозможны, ибо он не соотносим с обусловленным существованием, хотя и является первопричиной всякой детерминированной вселенной. Диалектические материалисты определяют его как «самодвижущуюся материю» в качестве объективной, не зависящей от нас реальности, и такая точка зрения тоже по-своему верна. Однако назвать Великое Нечто разумом, сознанием, Богом, Абсолютом, «мировой волей», «Универсальной Идеей» и т.п. было бы, мягко говоря, не совсем корректно.

Kогда мы глядим в пропасть своей внутренней непостижимой тайны, мы закономерно не в состоянии увидеть там нечто «чётко и однозначно» определённое, имеющее форму, размер, цвет, запах и вкус. Великое Нечто можно признать как трансцендентным, так и имманентным по отношению к нам в одно и то же время. Оно пассивно и активно, покоится и движется, неизменно и изменчиво. В нём все противоположности находят разрешение и из него же опять исходят, чтобы вновь вступить в борьбу на арене космических сил. Оно не «есть Любовь», но в то же время мировое тяготение друг к другу полярных начал в нём, несомненно, присутствует. Однако когда мы начинаем задавать свои «проклятые вопросы», Великое Нечто подчас находит только один ответ —
полное молчание.

Но одно дело те ощущения, которые человек испытывает в момент столкновения с реальностью «великой тишины», а совсем другое дело — мысли, приходящие ему на ум впоследствии. Ментальный анализ пережитого состояния побуждает исследовать возможность отражения аналогичных вещей в мировой философской литературе. И следует отметить, что подобных отражений не так уж и много. Что чаще всего можно обнаружить на полках наших книжных магазинов, так это разнообразные варианты «постижения Непостижимого», каждый из коих рассматривается своим автором как «истина в последней инстанции». Критика таких вариантов, имевших место хотя бы за последний век, приводит нас к известному вопросу Понтия Пилата «Что есть Истина?».

Апостол Иоанн ничего не написал о том, что ответил Пилату Иисус Христос. Это отсутствие «чёткости и однозначности» заставляет спросить: знал ли он вообще ответ?

Если встать на богословскую точку зрения, то у нас получится примерно следующая картина. Иисус, представляя Бога на земле в качестве второго Лица Пресвятой Троицы, должен был также представлять по своей сути «Великое Нечто», тайну во плоти. И когда ему прямо задали «наипроклятейший» вопрос, мучивший в ту пору весь эллинский мир, он мог только молчать, ибо «великая тишина» является в данном случае, возможно, единственно верным ответом. Если бы он сказал «Я Есмь Истина», сие было бы плохим примером для подражания, поскольку раз любой человек суть потенциальный «Сын Божий по благодати», то, значит, все люди способны стать «Истинами».
Но заповедь о том, что человек должен «быть совершенным», предполагает наличное бытие, а не становление. В нынешнем же своём состоянии человеческое Я представляет собой просто некую непрерывность, порождённую самосознанием, которое само корнями своими погружено в Тайну. Значит, в отношении Истины мы можем лишь исповедовать молчание, подобно Григорию Паламе или Мейстеру Экхарту...

Белый цвет есть синтез семи (по другим версиям, шести) цветов радуги. Точно так же и тишина является синтезом всего звукоряда, ибо звучание одновременно всех нот растворяет каждую из них в аккорде «безмолвия космоса». «Космическая музыка» состоит из одновременного звучания всех мыслимых звуков, а потому она и являет себя нам как тишина, а не как звон или грохот.
В христианском богословии существуют два основных раздела: апофатический и катафатический — отрицательный и утвердительный. В первом разделе речь идёт о «божественном мраке», то есть о том, что Бог не может являть себя как такового ни одной из вещей, составляющих Вселенную, и даже самой этой Вселенной. Здесь мы должны склониться перед тайной Первосущности, которая лишь одна воистину реальна, все же остальные есть в основе своей «укон», или полное ничто.

Концепция креационизма говорит о том, что миры были сотворены Богом из этого ничто, которое сначала преобразовалось в меон, или «неоформленную проявленность». Чтобы из меона возникла дифференцированная совокупность вещей и явлений, ему
следовало придать форму, которая соответствовала бы «божественному прообразу», или «Эйдесу». Следовательно, если Вселенная является воплощением Эйдеса как Образа, рождённого Божественным Умом, то созерцание этого Образа посредством созерцания Мироздания вполне возможно. Иначе говоря, возможно утвердительное, катафатическое прочтение божественных манифестаций во Вселенной, как явлений природы, так и собственно «чудес», и из него мы способны заключить нечто о самой Природе Бога.

Согласно креационизму, человек есть «тварь», составленная из полного ничто (отсутствия вообще чего-либо, даже «субстанции»). Поляризация человеческой сущности на начала добра и зла была причиной внутреннего конфликта и бунта против законов Эдема. После этой поляризации мы утратили способность ясно понимать своё предназначение, а отсюда следует, что все концептуальные конструкции нашего ума неизбежно будут заключать в себе элементы заблуждения. Последовательный критический разбор философских, религиозных, эстетических учений прошлого и настоящего как несовершенных форм выражения Эйдеса, в нас присутствующего, может привести к полной утрате всякой веры. Вера здесь, по-видимому, может остаться только в «Я», ибо если вовне меня нет Истины, а Бога над головой уже не ощущается, то я сам и есть Истина! Но данная философия тоже, в свою очередь, утрачивает почву, как только человек задумывается о природе того, что он называет своим Я. На поверку, Я состоит подчас из множества разнообразных движений: потоков энергии мыслей, чувств, желаний, впечатлений и т.д. Стоит одному из этих потоков усилиться, перекрыв все прочие «голоса», как вся картина мира, хотя бы она до того и представлялась «святой и незыблемой», изменяется до неузнаваемости. В один миг мы горячо верим во что-то, а с переменой внутреннего состояния начинаем сомневаться и подкапываться порой под самых чтимых своих кумиров. Например, человек может думать, что он любит другого человека, но вот они создают семью, начинают люто ненавидеть друг друга и разводятся через месяц!

Я не призываю здесь к поклонению христианскому Богу, так как не считаю себя последователем ни одной земной религии. Но весь предыдущий ход размышлений приводит меня к неизбежному выводу: Тайна существует. «Чётким и однозначным» ответом на «пилатов вопрос» может быть только молчание. Ни одна система философских сентенций, религиозных догматов или моральных заповедей не может быть признана единственно правильной. Однако, возможно, посредством впитывания в себя, озвучивания в собственном сознании как можно большего числа «человеческих, слишком человеческих» точек зрения с последующим их наложением друг на друга подобно звукам «космической музыки», мы окажемся в состоянии осуществить хотя бы приблизительный катафазис?
Ночь приближается, и на место яркому солнцу «Единой Истины» приходит свет множества звёзд, «катафатический» смысл которого, быть может, состоит лишь в том, чтобы служить границами, обозначающими контуры метафилософского Неведения.

....
Bеликое Молчание Космоса даёт нам право как верить, так и сомневаться — просто потому, что как наша вера, так и наше сомнение никому не нужны. Прыгайте, крошки, на маленькой крупинке замёрзшего газа, летящей в бездонной пропасти вечного холода, и кричите во весь голос о вашей добродетели или греховности! Это никого не касается...

Свет? — Мы видим лишь жестокое солнце, которое убило бы всё живое на планете, не будь защитной атмосферы. Видим далёкие звёзды, что являются, скорее всего, такими же, если не более, жестокими солнцами. И ещё — наше внутреннее, «духовное» зрение видит призрачный фантом «Центрального Божественного Огня», от коего произошли все эти космические убийцы и который наверняка есть самый главный и страшный из них. Где же здесь, спрашивается, «ориентир для духовного совершенствования», провозглашённый мировым мистицизмом? Ведь лишь бабочка летит на пламя свечи, не зная, что впереди смерть!

Тьма? — Первозданный хаос обломков материи, несущихся без цели и смысла в угольно-чёрной пустоте, где нет ни конца, ни края. Смрадные колодцы деградирующих миров, наполненных гниющими отбросами и миллиардами паразитов. Безысходное отчаяние микроскопической пылинки на дне ужасного «никогда». Холодное равнодушие, запрятанное в циничной гримасе неверия — тотального, как всеобщий конец.

Бог? — Мировой Судия, не знающий пощады по отношению к тем, кто отверг его нелепые заповеди. Коварный кукловод, наперёд знающий каждое движение собственных изделий и лишь театрально драматизирующий всемирный спектакль, когда некоторые из них, по своему закономерному невежеству, сходят со сцены. Спящий гигант, материализованными кошмарными снами которого являемся мы вместе со всем, что нас окружает — олицетворение вселенского «бессознательного». И, наконец, глобальное привидение — дамоклов меч, повисший над человеческим разумом.

Дьявол? — Жалкая пешка в игре старого интригана, давно просчитавшего все ходы в шахматной партии бытия. Самодовольная марионетка, которой по ходу спектакля дано немножко больше условной власти, нежели всем остальным. Его эфемерная независимость от божественных законов — всего лишь иллюзия, такая же, как он сам.

Любовь? — Закон притяжения, неумолимо влекущий песчинки Мироздания по траекториям «предустановленной гармонии». Закон отталкивания, согласно которому мы не можем подчас обладать тем, чего хотим. Взятый сам по себе, этот принцип всемирной гравитации ещё не способен служить оправданием чудовищных жертв, закланных Творцом на алтаре собственного разгорячённого воображения. Лишённая конкретной определяющей формы и объекта, на который направлена, любовь суть пустая абстракция — одна из тех, коими обычно жонглируют безнадёжные моралисты и... политики.

Красота? — Наркотик, с помощью которого мы забываем об ужасах и мерзостях бытия. Нежный островок приятных видений, плавающий в океане вселенской лжи. Пока что океан спокоен, но ближайшая же буря рассеет сны — и тогда где мы будем искать «утраченный рай»?

Искусство? — Попытка построить жалкое подобие «рая на земле»: в этой попытке есть известная трагичность. «Классицизм» как критерий, долгое время господствовавший в различных направлениях искусства, означает: «Забудь о себе и принеси клятву верности традиции!». Но всякая традиция длится до тех пор, пока не придёт час её обоснования: научного, философского или политического. Тогда она обнаруживает свои подлинные корни, которыми являются страх перед смертью и желание «жить вечно», хотя бы в собственных детях — синдром, привитый родителями потомству в качестве веры в их происхождение «от семени отца и из чрева матери».

Наука? — Она реальна лишь для нас, обитателей мира вещей, на которые можно физически воздействовать и получить экспериментальное подтверждение или опровержение гипотез. Но сами вещи — лишь игрушки, их устройство элементарно, они основаны на «ничто» и могут рассыпаться при неосторожном прикосновении. Мир вещей — фикция, а мир идей — выдумка «самосознающего Я», которое само есть продукт некоей веры в непрерывность.

Философия? — Чего стоит сия «вавилонская башня», если ни один философ никогда не смог сотворить и лептона с помощью своей «истинной системы»?

Политика? — Игра призрачных амбиций «самосознающих Я», которые сами основаны на «ничто».

Наслаждение? — Краткий миг анестезии, позволяющий на какую-то секунду забыть о тотальном абсурде бытия.

Страдание? — Ни к чему конструктивному не ведущая гипертрофированность восприятия негативных моральных или физических ощущений, присущих «самосознающему Я» — один из механизмов забвения, придания бессмыслице видимости уплотнённого, «овеществлённого» смысла.

Смерть? — Единственно реальный способ познания «Истины», если таковая вообще имеется, единственно реальное событие в иллюзорном мире (парадокс!).
Смерть Я как иллюзии есть, в конечном итоге, торжество «реальности», чем бы она ни являлась.

Мистицизм? — «Вечный аркан», будто специально кем-то нарисованный для стимуляции в людях надежды на обретение истины. Чем непонятнее доктрина, которая лишь с виду кажется простой, тем она сильней притягивает. Христианство существует уже две тысячи лет потому, что в своё время некие «посвящённые» сподобились изобрести непостижимый символ, над которым лучшие умы могут сколь-угодно долго ломать голову. Отвергнуть ratio и утвердить absurd, тождественный самой жизни — возможно, в этом отчасти состоит секрет живучести религиозных конфессий, несмотря на все усилия «мирового коммунизма»?

Я не стремлюсь «подкопаться под человеческие ценности», чтобы выявить их «основание» или «происхождение», как хотел сделать, к примеру, Ницше. Дело в том, что принять за ценность основание, на котором зиждутся все остальные кумиры, означает возвести постамент в ранг сброшенной с него статуи. Для Ницше главной ценностью, после ниспровержения всех прочих, стала власть и воля к ней — вероучение, хотя и предполагающее известную утончённость вкуса.

Я не стремлюсь также к созданию «религии разочарования и усталости», как может показаться на первый взгляд, ибо «всеобщая усталость» для меня — всего лишь фактическое положение вещей в мире, само по себе безразличное к религиозному аспекту культуры. Не желаю я и возвышения над «плебсом», поскольку всякая система рангов, обосновывающая духовный аристократизм — лишь химера «элитарного» сознания». Просто, наверное, настала пора и мне подвести некоторые итоги, суммировать взгляды на пережитое и изученное и, может быть, многие другие, кто испытывает потребность писать, занимаются подобными вещами из тех же
самых соображений.

...
выдержки из Louratis  "Постфилософия Неведения"