Vitoria (Блог)

О викингах, с рогами и без рогов

Для понимания того, как сложился исторический миф или, как сейчас говорят, «конструктив о викингах», приходится обращаться к истории западноевропейской мысли аж XVI века, в частности, к такому её феномену как готицизм. Представители этого течения стремились реконструировать историю готов, прямыми потомками которых ощущали себя североевропейские народы. Особо авторитетная роль в этом деле выпала представителям шведского готицизма, поскольку юг Швеции – Гёталандия стал с XVI века рассматриваться как прародина готов

В рамках готицизма конца XV–XVI вв. имя германцев (которое у Тацита было общим названием группы народов, а не именем носителей отдельной семьи языков), с одной стороны, закрепилось за немецкоязычным населением Священной Римской империи и понятие «Germanus» было приравнено к понятию «deutsch», а с другой, — было отождествлено с древним готским именем, и соответственно, распространено на народы скандинавских стран, претендовавших на прародину готов. Со временем к германо-готскому «симбиозу» было добавлено и название «норманнский», а роль пускового механизма в этом процессе сыграл труд шведского историка и религиозного деятеля Олафа Петри и его слова в «Шведской хронике» о том, что нордмен из средневековых источников – скорее всего, выходцы из Швеции, Дании или Норвегии.
Это трансформированное в духе учёности XVI в. понятие «готско-германско-норманнского начала», олицетворявшего идею никогда не существовавшего общегерманского «племени», стало использоваться представителями готицизма для реконструкции древнейших периодов европейской истории, в том числе, — для воссоздания древнерусской истории. В какой-то момент к норманнам из «общегерманского» племени было присоединено ещё одно имя – викинги, обнаруженное в некоторых исландских сагах, а также упомянутое единожды хронистом Адамом Бременским. Так постепенно, из разных кусочков лепилась изложница, которая послужила и для формовки норманистской концепции о «скандинавстве» летописных варягов.

Чтобы разобраться, что в этой концепции есть наука, а что – наследие исторических утопий и идейно-политической умозрительности западноевропейской мысли XVI-XVIII вв., я подумала, что следует «разобрать» вышеозначенный симбиоз на исходные части и рассмотреть каждую из его составляющих в отдельности.

Это тем более продуктивно, что авторитет готицизма давно померк, в том числе, и в самой Швеции. Многое из его постулатов давно сдано в архив. Современная западноевропейская медиевистика, в том числе и шведская не рассматривает более юг Швеции как прародину древних готов, откуда они переселялись на европейский континент. Пересмотр готицистских концепций начался, собственно, давно. Итог первого этапа был подведён в конце 1980-х годов известным шведским историком Ларсом Гарном:
"Поскольку у нас нет чётких данных о существовании готского королевства (götarike), то приходилось обращаться к географическим наименованиям и строить выводы на их основе… Поскольку источников мало и они скудны, то и исследовательские работы были невелики числом и скромны по результатам… Общепринятым и распространённым было только предположение о том, что Вэстергётланд была древней областью поселения гётов и что гёты издревле проживали и в Вэстрегётланд, и в Эстергётланд. Однако никакого подтверждения в источниках этому не находилось."

Прошу обратить внимание: здесь речь идёт лишь о картине расселения гётов на юге Скандинавии в первом тысячелетии н.э., то есть в исторически обозримое время. И то не удаётся определить более или менее чётко основные характеристики по этой проблеме. Что касается древних времен, то современные шведские и другие западноевропейские учёные пришли постепенно к мысли о том, что не юг Скандинавии являлся той прародиной готов, откуда они расселялись по свету. Шведские историки Томас Линдквист и Мария Шёберг пишут о том, что даже имя шведских гётов сложно анализировать:

"Схожесть его с именем готов породила в XV в. убеждение в том, что готы были выходцами из Гёталандии. Это представление сыграло важную роль в становлении национального самосознания. Однако сам вопрос о происхождении готов из Скандинавии всегда оставался дискуссионным и вызывал сильные сомнения у учёных."

Ещё более определённо высказывается по этому вопросу шведский медиевист Дик Харрисон:

"Как письменные источники, так и археологический материал дают основание полагать, что древние предки готов – или вернее говоря, те, кто ранее других стал именовать себя готами – в период до Рождества Христова проживали на территории современной Польши. Разумеется, у них были контакты с другими народами в районе Балтийского моря, но определить, какие этнические группы населяли в это время Скандинавию, решительно невозможно."

Ведущий австрийский медиевист Х. Вольфрам считает, что можно насчитать несколько праГотий:

"…Первая Gutthia-Гоτθια античной этнографии, в любом случае, находится на Чёрном море, будь то в Крыму, на Керченском полуострове или, что наиболее вероятно, в сегодняшней Румынии… и Австрия, как считали в позднем Средневековье, называлась когда-то Готией (Gothia)"


Как видим, и 500 лет не прошло, а науке уже удалось освободиться от одного из основных заблуждений готицизма. Чтобы несколько ускорить ход развития, я решила, что отказ от первейшей догмы готицизма дает моральное право проверить на прочность сразу две другие догмы, унаследованные наукой от готицизма и пока не покинувшие мир науки. Это привычные нам пары «скандинавы–норманны» и «скандинавы–викинги». Результаты подобной проверки пополнят материал, необходимый для критического рассмотрения современной норманистской концепции. О симбиозе «скандинавы–норманны» предполагаю поговорить в другой статье, а правомерность существующего в науке отождествления викингов и скандинавов проверим здесь.



Рассмотрение связи между викингами и скандинавами начну с интересного примера, который я нашла у известного ирландского историка Фрэнсиса Бирна – исследователя, в частности, того периода ирландской истории, который традиционно называется «эпоха викингов» (794-836 гг.). Так, Бирн напомнил в одной из своих работ, что этимология слова «viking» – предмет длительных дискуссий. Этот термин, как он отметил, известен только в Западной Европе, и в средневековых хрониках упоминается в связи с описаниями походов northmen или gentiles (т.е. «северян» или «язычников» — определения, над которыми учёным пора начать размышлять заново. – Л.Г.). Однако само слово, напоминает Бирн, старше, чем «эпоха викингов», поскольку оно встречается уже в староанглийском языке в VIII в., где uuicingsceade было обнаружено в значении пират (uitsing в старофризском), а в староверхненемецком того же периода слово Wiching было найдено как имя личное. И явно от этого личного, а не от нарицательного имени, убеждён Бирн, произошло название Wicklow (Vikingal’o или викингская луговина), так же как и ирландское имя Uiginn.

Бирн напоминает, что все попытки произвести слово викинг из старонорвежского оказались лингвистически невозможными. Толкование vik-king или король фьорда, по мнению Бирна (как и по мнению многих других учёных), невозможно чисто лингвистически, поскольку в старонорвежском слово «king» существовало в форме konungr, более того, не все викинги были «seakings». Давно отвергнута, напоминает Бирн, как лингвистически невозможная мысль о том, что слово произошло от гидронима Вик (название фьорда Осло на юге Норвегии) как название местных жителей, которые известны в источниках как vikverjar.

Аналогичное мнение высказывает и Т.Н. Джаксон. Она, кроме того, напоминает, что была попытка производить термин vikingr от да. wic, восходящего к лат. vicus и обозначающего укреплённый лагерь. Но эта попытка, поясняет, Т. Джаксон, была отвергнута, поскольку маловероятно, чтобы воинственные скандинавы получили имя от обозначения своих или чьих бы то ни было лагерей в Англии. Заметным, пишет Джаксон, стало толкование Ф. Аскеберга, производящего термин vikingr от глагола vikja — «поворачивать, отклоняться» и понимающего викинга как человека, изменившего свой образ жизни, ушедшего из дома, покинувшего родину.

Это мнение Джаксон признаёт наиболее авторитетным. Однако уход из дома – не самое главное в характеристике викинга. Поэтому, полагает Джаксон, интересным является мнение Пера Торсона, возводящего др.-исл. vikingr к прагерм. корню *wig со значением «битва, убийство», встречающемуся в существительных – др.-исл. vig, да. wig и в родственных глаголах – др.-исл. vega — «убивать» и wigan — «бороться».
Ознакомившись с литературой, посвящённой поискам этимологии слова викинг, начинаешь приходить к мысли, что оно, похоже, является заимствованным в скандинавских языках, т.е. пришло в эти языки с континента, где уже в раннее средневековье было известно как обозначение пирата и имело достаточно прозрачную связь и с кельтской лексической традицией, и с фризской, и с верхненемецкой, что естественно повлияло и на образование прагерм. *wig – «битва, убийство».

Далее очень логично предположить, что это слово было перенесено носителями упомянутых языков на Британские острова, откуда оно уже было заимствовано данами, которые как бы завершили историю пиратских набегов на Британские острова, начавшихся ещё в рамках так называемой эпохи Великого переселения народов с нападений саксов, фризов, англов, ютов и др. И явно много позднее слово викинг должно было получить статус «общескандинавского» силой чисто книжной умозрительности. Потому-то, вероятно, и отвергается очень убедительная, на мой взгляд, этимология викинг, восходящая к лат. vicus – «укреплённый лагерь», поскольку она подкладывает динамит под всю привычную конструкцию «викинги-скандинавы».

Эти предварительные выводы относительно слова викинг как заимствованного в скандинавских языках из старофризского и староанглийского, к которым я пришла пару лет тому назад, подтверждаются дальнейшими исследованиями. Так, другое более раннее, нежели в Скандинавии, использование слова викинг отыскивается также в англосаксонской языковой традиции – в английском героическом эпосе Видсид (Widsith), сохранившемся в Эксетерской книге – самом большом сборнике англосаксонской поэзии X века. В этом произведении скальд по имени Видсид описывает прославленных правителей, а также страны и народы, которые он будто бы посетил. Слово викинг упоминается дважды: в рассказе о том, как конунги Хродвульф и Хродгар из Лейре на острове Зеландия прогнали викингов (wicinga cynn), а также в перечне тех народов, в чьих землях герой «Видсида» посетил, упоминая при этом свеев, гётов, вендов, вэрингов, викингов и др. В его рассказе отчётливо видно, что викинги и вэринги были известны создателям «Видсида» как различные субъекты.

"Ic wæs mid Hunum
Ond mid Hreðgotum
Mid Sweom ond mid Geatum
Ond mid Suþdenum
Med Wenlum ic wæs
ond mid Wærnum
ond mid wicingum

Я был с гуннами
и с ридготами
со свеями и с гётами
и с южными данами
и с вендами я был
и с вэрингами
и с викингами."

Заимствованный характер слова викинг в жизни обществ скандинавских стран отразился, на мой взгляд, и в записях на рунных камнях Швеции, что видно из различия в контексте его использования. Рунные камни, которые содержат упоминания о людях, отправлявшихся в викингский поход, находятся на юге современной Швеции, которая в средневековый период подчинялась королям данов. Таковы, в частности, рунные камни Västra Strömmonumentet в Сконе (конец X в.) и «Gårdstångastenen» в районе Лунда. Но есть и рунный камень из Упланд (Brostenen U 617) – сердца будущих шведских земель, где упоминается Ассур, сын ярла Хокана, который был участником обороны против викингов (vikinga vörðr).7 Чтобы пояснить, что может скрываться за данными на рунных камнях, проиллюстрирую её дополнительно выдержками из труда Адама Бременского.

Адам Бременский упоминает слово викинги (Wichhingos) только один раз и совершенно определённо говорит о них как о некоторой части пиратов, основным театром действия которых в его время были острова в западной части Балтийского моря:

"От пиратских грабежей там (на островах Зеландия, Фюн и др. – Л.Г.) собралось много золота. Морские разбойники, которых здешние жители называют викингами, а мои соотечественники – аскоманами, платят дань королю данов взамен позволения делать своей добычей диких жителей, населяющих берега этого моря."

Слово аскоманны Адам Бременский употребляет и в другом месте, но уже не соединяя со словом викинги:
"В это время (конец X в. – Л.Г.) морские разбойники, которых мои соотечественники называют аскоманны, прибыли со своим флотом в Саксонию, и разграбили всё побережье Фризии и Хадельн."

В немецком издании к этой фразе есть пояснение: Asch gleich Schiff (корабль, судно), т.е. аскоманны – это буквально «корабельщики» или пираты.

Что можно увидеть из всех приведённых примеров? Слово викинг выступает в них одним из обозначений пирата. Его наиболее раннее употребление, начиная с VIII в. обнаруживается в старофризском или в староанглийском, явно в связи с пиратством в водах Атлантики, охватившим Британские острова ещё с середины первого тысячелетия н.э. Поэтому оно и прослеживается ранее всего в произведениях англосаксонского эпоса или в топонимике на Британских островах, а также в ирландском именослове.

Двести лет спустя это слово начинает обнаруживаться в лексике жителей островного архипелага в западной части Балтийского моря в связи с тем, что там к этому времени сложился свой пиратский угол — как бы местная «Карибия», т.е. некая часть западноевропейского пиратства, известного на Атлантике чуть ли не с эпохи Великого переселения народов, сделала часть островов на западе Балтики своей постоянной базой. Пираты – сообщество международное без конкретной родины, хотя в истории пиратства в отдельные периоды выделялись английские пираты или итальянские и французские, породившие даже соответствующие наименования на своих языках – корсары, флибустьеры, а сегодня, например, говорят о сомалийских пиратах.

Тот факт, что старофризское (и староанглийское) слово викинг получило с конца X в. распространение в западной части Балтийского моря, показывает, что исконные носители этого имени пришли туда с Атлантики, с побережья Северного моря, имея за плечами вековые пиратские традиции. Сообщения о том, что они делились добычей с местными королями данов, не может вызывать удивления и знакомо из истории пиратства более поздних времен. И английская, и французская короны были связаны с пиратством, обосновавшимся на какое-то время в водах Атлантики, и использовали его в своих интересах. Но корона всегда оставалась короной, а пиратство – пиратством. Понятно также, что жители Скандинавского полуострова и южно-балтийского побережья при возможности уходили к пиратам, присоединялись к их разношёрстному братству.

Но также понятно даже из приведённого здесь краткого обзора, что пираты-викинги не состояли исключительно из скандинавов и вообще не выступали как общескандинавский феномен. Поэтому и рунные камни, и исландские саги – другой источник, где имеются рассказы с упоминанием слова викинг, которые я здесь не привожу, чтобы не перегружать текст, говорили о викингах применительно к истории данов или к истории исландцев. То есть применительно к тем обществам, которые были ближе связаны с атлантическим пиратством благодаря своему географическому положению. Но для средневековой истории Швеции, например, понятие викинг было чужеродно.

Это хорошо видно из труда Олафа Магнуса – слово викинг он не использует, довольствуясь латинским словом пират. Но вот в переводах его труда на современный шведский язык слово викинг подставляется совершенно свободно вместо слова пират, написанного в оригинале. Например, в главах 18-27 О. Магнус рассказывает о дочери одного из королей гётов Альвиле, которая, чтобы избежать навязываемого ей брака с сыном короля данов, сбежала из дома и начала пиратствовать. Рассказ озаглавлен «De piratica illustrium virginium» (О пиратских походах высокородной девы), а в переводе на современный шведский язык глава называется «Om högättade ungmörs vikingatåg» (О викингских походах высокородной девы). Аналогично переводится, например, фраза «piraticæ princeps creata» (выбрали предводительницей пиратов), которая в современном шведском варианте выглядит как «valde henne till ledare af vikingafärden» (выбрали её предводительницей в викингском походе) или фраза «cum fratre de regno Noruegie piratica contendentem» (с помощью пиратской флотилии сражался со своим братом за норвежский престол), которая в переводе на шведский читается как «med en vikingaflotta stred med sin broder om Norges rike» (с помощью флотилий викингов сражался со своим братом за норвежский престол).8

Отождествление викингов с обычными пиратами господствовало в учёных кругах не только Швеции, но и Дании, и Норвегии вплоть до начала XIX века. Романтический патриотизм вдохновлял таких деятелей шведской культуры как Эрик Гейер и Эсайя Тегнер. В своей поэзии они стали формировать тот образ «общескандинавских» викингов, который знаком нам сейчас и который из поэзии проник в исторические произведения, являясь феноменом художественным, а не историческим. То же самое произошло в Дании, а чуть позднее – и в Норвегии.
Помимо поэзии распространению и укоренению «оперного» образа викинга-скандинава в шлеме с рогами и под полосатым парусом способствовали представители романтизма в живописи. Датский историк Томас Олдруп и шведский историк Оке Перссон напоминают о том, что те немногие шлемы, которые были обнаружены археологами на территории в Скандинавии, рогов не имеют. Они полагают, что миф о скандинавских викингах компоновался скандинавскими романтиками, с привлечением данных континентальной материальной культуры. Например, рога на шлемах были известны из галльской культуры за несколько столетий до викингского периода в Скандинавии. Причём использовались такие шлемы явно в ритуальных церемониях, а не в походах (неудобно с рогами-то в походах!).

Напомнили они также, что древнегреческий историк Плутарх писал о том, что кимры украшали свои шлемы рогами животных. Эти сведения со всем тщанием любителей древности были, наверняка, собраны представителями романтической художественной школы и стали использоваться в произведениях живописи при изображении исполинов – викингов в шлемах с рогами, что сделалось постепенно общим символом для шведов, датчан и норвежцев.
Такой же художественной находкой, напоминают эти историки, является якобы викингский парус в красную полоску, который, например, украшает этикетку шведской водки «Explorer». Нет сведений — ни археологических, ни из письменных источников — о том, какой окраски или орнаментации были паруса скандинавов в викингский период. Всё это продукт чистейшей фантазии.9 Однако именно рогатые шлемы, полосатые паруса и другая развесистая клюква заполняют сегодня страницы не только бульварных изданий, но и работы профессиональных ученых. Вот пример из книги специалиста по Рюриковичам Е.В. Пчелова:

"Под полосатыми парусами на кораблях, носы которых украшали страшные звериные головы, плавали по европейским морям отважные мореходы и бесстрашные воины – жители Древней Скандинавии."

Это означает, что добросовестная проверка фактов по источникам не проводится, поскольку нельзя же считать источником этикетку с водочной бутылки. А тщательная перепроверка всех фактов, связанных с викингской тематикой необходима, поскольку длительная традиция готицизма осваивать в свою пользу историческое достояние других народов сыграла большую роль в создании фиктивного образа викинга-скандинава. Как само слово викинг, так и вся привычная «викингская» атрибутика типа шлемов с рогами оказываются пришлыми на Скандинавском полуострове, заимствованными с европейского континента. И теперь перед наукой стоит насущная задача освободить историческую науку от декораций театрализованных представлений, которые заменили реальную историю, и заново пересмотреть, насколько научно обоснованы узы, которыми связали со Скандинавией такие понятия как норманны или как викинги.

Однако процесс этот не будет простым. Подтверждение этому находим в статье датского исследователя Дж. Линда «”Vikings” and the Viking Age», опубликованной в юбилейном сборнике статей в честь Т.Н. Джаксон. В этой статье автор справедливо указывает, что слово викинг зафиксировано в источниках лет за 100 до принятого в науке викингского периода, причем в источниках за пределами Скандинавии, и совершенно очевидно использовалось для обозначения пиратов. И только с XIX веке понятие викинг под пером скандинавских писателей–романтиков обретает тот величественный облик, который нам знаком, и получает отождествление с выходцами со Скандинавского полуострова.

Как явствует из вышеизложенного, мое понимание проблемы полностью совпадает с данными датского ученого. Но выводы наши диаметрально противоположны. Какое значение имеет – с рогами или без рогов были шлемы у викингов? – этим вопросом озаглавлен последний параграф статьи (Conclusion – horned helmets and Vikings: does it really matter?). На мой взгляд, — большое, если говорить о научном исследовании. Однако в наши дни коммерческий подход ко всему, в том числе, и к истории начинает играть самодовлеющую роль. В завершении статьи читаем:

"Перед лицом гигантских сил рынка, наводнивших мир своим образом викинга, историки, даже если они попытаются это сделать, не смогут повернуть время вспять, на те исходные позиции, когда викинги ещё не получили свой нынешний образ. Поэтому нам, вероятно, следует принять викинга во всем его нынешнем скандинавском облачении, вместе с рогами на шлемах и бородами лопатой. Мы даже можем порадоваться тому, что индустрия туризма, используя брэнд «Викинг», гарантирует и нам лучшую продажу наших работ."

Закончить это поучительное отступление мне хочется словами из «Повести о том, как поссорился Иван Иванович с Иваном Никифоровичем» Н.В. Гоголя: «Скучно на этом свете, господа!» И с этим все-таки вернуться в мир науки.

Следует напомнить, что в скандинавской традиции, между прочим, прослеживается и безусловно свой термин для обозначений грабительских, т.е. пиратских походов. Г.В. Глазырина в монографии «Исландские викингские саги о Северной Руси» приводит слово hernaðr – «грабительский поход» (обычно в выражениях fara i hernaðr) и поясняет, что этим словом в исландских сагах обычно обозначается кратковременный военный поход, предпринятый с целью быстрой и лёгкой наживы, сопровождавшийся разбойным грабежом и опустошением территории, на которой происходит данная акция. В древнеисландском судебнике Grágás, продолжает Глазырина, слово hernaðr использовано как юридический термин.12 Сравнительный анализ употребления слов викинг и hernaðr в скандинавских источниках мог бы дать интересный материал для переосмысления ныне существующих концепций о викингах-скандинавах.

Но, как было только что отмечено, сделать это будет непросто, поскольку как раз театрализованный образ викингов захватил в последнее время российские и украинские научные круги. Дж. Линд один из параграфов своей статьи с определенной долей иронии озаглавил «Завоевание России ”викингом”» (The ”Viking” conquest of Russia), имея в виду как раз завоевание викингской тематикой ученых мозгов. Отметив, что если до 80-х годов прошлого века слово викинг практически не встречалось в работах советских авторов, то с начала XXI века в России стали выходить работа за работой со словом викинг в названии. Небольшие примеры: Моця О.П. Викинги на юге Руси // Древний мир. 2001. № 1; Коваленко В.П., Моця А.П. Викинг из Шестовицы // Родина. 2006. № 10; Фетисов А.А., Щавелев А.С. Викинги между Скандинавией и Русью. М., 2009.

«Красиво жить не запретишь», — говорилось во времена не столь старобытные. Но те, кто любит будоражить свое воображение картинами викингских завоеваний Руси, начиная с севера и до самых южных пределов, обязаны начать посвящать читателя, из каких неведомых стран эти викинги приходили на Русь. Неведомых, ибо на данов тут грешить не приходится, поскольку сведения о походах данов достаточно подробно сообщаются многими источниками, как латиноязычными хрониками, так и Саксоном Грамматиком, но никаких грандиозных походов данов на восток эти источники не упоминают. Природная же геофизическая молодость прибрежной полосы Руден/Рослаген не оставляет никаких надежд отыскать хоть какую-то связь этой области Швеции с именем Руси.

Инфантильно и комично выглядит логика, рассуждающая так: даны действовали на западе Европы, а свеев с ними не было, значит свеи… шли на восток Европы! Но свеи никуда не «шли» по той простой причине, что человеческие ресурсы их общества были заняты освоением новых земель, дарованных им природой за счёт поднятия дна Балтийского моря.



Карта из труда «История Швеции», где отвественным редактором и автором абсолютного большинства статей является известный шведский медиевист Дик Харрисон (Лундский университет). Под картой подпись: Sverige i slutet av 1200 – talet. Выходные данные: Sveriges historia. 600–1350. Stockholm – Nordstedts. 2009. S. 433.

Карта Швеции конца XIII века показывает, что для присоединения к шведской короне юго-западной части Финляндии складывающемуся королевству свеев и гётов потребовалась пара столетий. Утверждать, что из этих же земель, бывших в IX в. ещё разрозненными небольшими вождествами, вышли какие-то потоки, рои или полчища, в несколько десятилетий подчинившие себе восточнославянские княжества на гигантских просторах Восточной Европы, значит сказать разуму «Прости!»

Лидия Грот,
кандидат исторических наук

По викингам.

Викинги (это слово, также как и слово пираты, — иностранное заимствование в скандинавских языках, но вероятно, более архаичного происхождения) были, как представляется, обычными заурядными пиратами, в конце первого тысячелетия промышлявшими, в том числе, и в Балтийском море. Как явствует из источников (из хроники Адама Бременского или из «Деяний данов» Саксона Граммтика), балтийские пираты, которых иногда упоминали и под названием викингов, оперировали в Балтийском море, начиная от западного его конца, где было множество островов и где удобно было прятаться, и вдоль южнобалтийского побережья или вендского берега, где было много богатых портов и, соответственно, было что пограбить.

Но поднимались они и к северным берегам Балтийского моря, нападая, в частности, на земли свеев. Самой восточной границей действия балтийских пиратов было, естественно, восточное побережье Балтийского моря. Уж Саксону ли Грамматику было об этом не знать! Тем более что его хронику, по характеристике специалистов, пронизывал дух рыцарского романа, где первейшую роль играли, естественно, даны, но среди его героев были и венды, и курши, и земгалы, и эстии, упоминавшиеся участниками пиратских команд или жертвами пиратов. Но никаких «рейдов банд–дружин безликих викингов на территории Восточной Европы» ни Саксон Грамматик, ни другие осведомленные хронисты (например, одним из информаторов Адама Бременского был король данов Свен Эстридссон) не знали. И причина здесь очевидна: викингов в Восточной Европе просто не было!

Полное отсутствие упоминаний присутствия викингов в Восточной Европе часто пытаются подменить археологическим материалом (один из примеров — названная выше книга «Викинги между Скандинавией и Русью», но пример, к сожалению, не единственный). Однако этот метод нельзя признать научно доброкачественным.

И не потому, что я не уважаю работу археологов. Бог свидетель, как я их всех уважаю! Но давайте все–таки осознаем, что археологический материал отражает историю вещей, т.е. историю их производства и историю их распространения. А в этих процессах всегда участвуют самые разноэтничные элементы. Поэтому нельзя не критиковать попытку представить в качестве аргументации археологические древности скандинавского происхождения (что тоже является предметом дискуссий, а не доказанной истиной!) как свидетельство присутствия скандинавов–викингов или «скандинавского этнического компонента» в Восточной Европе. Даже если довериться мнению части археологов, высказывающих уверенность в том, что «определение скандинавского происхождения многих категорий вещей в настоящее время не представляет собой трудности». Для историка подобная лёгкость всегда выглядит сомнительной, поскольку вещи и производство вещей имеют свою собственную историю, часто далеко отстоящую от истории их создателей.

В подтверждение этого другой пример из археологии. Археологические материалы Восточной Европы представляют по своему происхождению гигантский географический ареал. Например, в Приуралье обнаружены предметы причерноморского, ближневосточного, среднеазиатского происхождения, памятники из древнегреческого и сарматского мира, египетский фаянс, раковины с побережий Тихого и Индийского океанов, ближневосточные фибулы, византийское и иранское серебро, оружие и металл с Северного Кавказа и пр. Никому не приходит в голову утверждать, что вслед за этими товарами в Приуралье следовали массы греческих или египетских колонистов, хотя естественно предполагать, что население торговых центров везде и всегда отличалось этнической пестротой. Не подозреваются выходцы из Хорезма или Сасанидского Ирана и в том, что отправляясь с торговыми караванами в Приуралье, они строили вдоль своих торговых путей в Восточной Европе торгово-ремесленные поселения и военные стоянки, как это приписывается норманистами выходцам из стран Скандинавского полуострова в IX–X вв. во время их легендарных походов в Восточную Европу.

Примером того, как легковесно могут выглядеть выводы, построенные только на археологических находках, служит история раскопок в Гробине (Латвия), которая до недавнего времени также фигурировала в ряду «фактов», свидетельствовавших о «балтийском побережье, колонизованном скандинавами».

Археологические находки в Гробине использовались для отождествления его с городом в земле куршей, сожжённом свеями — факт, упоминаемый Римбертом. Исходя из этих находок, шведский археолог Б. Нерман, руководивший раскопками в 30-х гг. прошлого века, выступил с рядом утверждений, давших богатую пищу норманизму. Но со временем многое было скорректировано. У современного шведского медиевиста Д. Харрисона находим следующую характеристику, отражающую современный взгляд шведских медиевистов на результаты раскопок в Гробине:

"Наши познания базируются исключительно на археологических данных и их толковании. Но часто они очень неопределённы, как например, в случае с Гробиным… В Гробине найдены остатки старинной крепости, три поля погребений, остатки поселения, существовавшего в период VII–IX вв. Есть много предметов скандинавского, преимущественно, готландского происхождения. Когда шведские археологи проводили раскопки в Гробине в 1929–1931 гг., то они предположили, что здесь было скандинавское торговое поселение, основу населения которого составляли выходцы с Готланда и из долины Мэларн (Средняя Швеция. – Л.Г.). Место раскопок было отождествлено с рассказом Римберта о короле свеев Олофе, правителе Бирки в 850-е годы. Согласно Римберту, Олоф совершил военный набег на Курляндию, сжёг город Сиибург и получил дань с жителей города Апулии. Но вообще-то, мы ведь ничего не знаем о языковой или этнической принадлежности населения Гробина. То, что выходцы из восточной Швеции приходили сюда для торговли с местным населением или же прибывали сюда с другими целями, по своей воле или против неё, не говорит нам ничего о количестве скандинавов, проживавших здесь."

Археологические материалы могут использоваться в историческом анализе только вкупе с другими источниками, в частности, с источниками письменными и с данными, сохраненными устной традицией. Иначе они служат пищей для самых вольных фантазий. А что до пиратов в Восточной Европе, то там были известны свои речные пираты, которые назывались ушкуйниками. Есть у нас их история?! То-то и оно!

Лидия Грот

По норманнам.

В отличие от викингов, у нас есть целый ряд источников, сообщающих о присутствии норманнов в Восточной Европе. В их числе следует назвать и Лиутпранда, и Саксонского анналиста, и такой любопытный источник как «Хроника герцогов нормандских» (Chronique ducs de Normandie), составленная в XII в. по заказу потомка герцогов нормандских Генриха II. Два последних источника сообщают о том, что предки норманнов были выходцами с юга Восточной Европы.

Отрывок из «Хроники герцогов нормандских» с переводом на русский язык был опубликован в своё время В.И. Матузовой. Характеризуя данный источник, исследовательница писала, что стихотворная (42 300 строк) «Хроника герцогов Нормандских» была написана поэтом Бенуа де Сент-Мором по повелению Генриха II. Предполагаемое время работы над произведением – около 1175 г. В задачу поэта входило описать историю герцогов Нормандских от истоков до правления Генриха II включительно. Однако поэма осталась незавершённой. Она начинается с краткого наброска космографических учений того времени, повествует о происхождении норманнов, их морских походах, а завершается правлением Генриха I .

Созданный в хронике поэтизированный портрет предков герцогов нормандских как непокорных племён, живших когда-то между Истром и Океаном, воинственных и достаточно многочисленных, чтобы нападать на большие королевства, совпадает и со сведениями Саксонского анналиста, и с тем образом норманнов, который сохранился во франкских и других хрониках. Одним из источников для данной «Хроники» послужили, видимо, родовые предания герцогов нормандских.

Итак, источники знают о норманнах в Восточной Европе, но сообщают только то, что норманны вышли оттуда в Западную Европу, и ни один источник не свидетельствует о том, что они пришли туда из Западной Европы! Вот такая картина. Переведена «Хроника герцогов Нормандских» на русский язык? Нет, если не считать вышеупомянутого отрывка в переводе Матузовой. Изучена ли она российскими медиевистами? Тем более нет! Зато недавно с большим воодушевлением читателю был преподнесен перевод «Саги о йомсвикингах», использованный в уже упоминавшейся книге «Викинги между Скандинавией и Русью».

Факт перевода и публикации любого источника надо, безусловно, приветствовать. Да и сама история йомсвикингов весьма увлекательна: захватили островок в устье Одера, возвели на нем крепостное сооружение (у авторов книги более пышно – легендарный город Йомсборг) и сумели продержаться там довольно длительное время. Все это вполне согласуется с историей пиратства в других частях света в разные времена, а сама «Сага о йомсвикингах» напоминает будущие популярные книги по истории пиратов, безбожно романтизировавшие их приключения. Чего так уж умиляться? И главное, при чем здесь Русь?!

Я надеюсь, что рассуждения на викингскую тему продолжатся и дальше в моей авторской колонке. Также активно приглашаю к обсуждению подготовленных читателей, знакомых не только с продуктами поп-культуры.

Лидия Грот

Норманны – не только скандинавы



В истории норманнов так, как она представлена в современной литературе различной тематики, на мой взгляд, много непонятного и тёмного. Поделюсь только некоторыми из моих наблюдений по этой теме.
Наиболее ранним источником, откуда могли быть почерпнуты сведения о связи имени норманнов со Скандинавским полуостровом, был скорее всего, труд хрониста Эйнгарда (ок. 770-840) «Жизнеописание Карла Великого», где он упоминал о норманнах в контексте вооружённых столкновений, которые имели с ними франки: «От западного океана к востоку протянулся некий залив, длина которого неизвестна, ширина же нигде не превышает ста тысяч шагов, хотя во многих местах является меньшей. По берегам его живёт множество народов; даны и свеоны, которых мы называем нордманнами (Nordmannos), заселяют северное побережье и все близлежащие острова…


Последняя из войн была предпринята против нордманнов, которых называют данами, сначала занимавшихся пиратством, а потом заведших большой флот и приступивших к опустошению берегов Галлии и Германии. Король их Годфрид до того был раздут пустой спесью, что подумывал о подчинении себе всей Германии, и Фризию и Саксонию называл не иначе, как своими провинциями. Уже покорил он и сделал своими данниками соседних абодритов. Уже похвалялся, что вскоре придёт с большими силами в столицу франкского государства Ахен.

И словам Годфрида, хотя и пустейшим, почти уже верили и даже думали, что он может предпринять что-либо в этом роде, когда вдруг намерения его предупредила внезапная смерть… В период норманнской войны он (Карл Великий – Л.Г.) занялся строительством флота, сооружая для этого корабли на реках, которые, протекая по Галлии и Северной Германии, впадают в океан. А так как норманны постоянно опустошали берега Галлии и Германии, то во всех портах и в устьях судоходных рек были по его приказу устроены стоянки для судов и выставлены сторожевые корабли, дабы предупредить вторжения неприятеля…».

Труд Эйнгарда активно использовал Адам Бременский, благодаря чему он получил широкое распространение в северо-немецкой и скандинавской учёной среде в последующие периоды. Этот труд тем более ценен, что чётко определяет нижнюю временную границу для норманнских походов на западноевропейском континенте.

Помимо прославленного Эйнгарда другим известным франкским хронистом IX в., упоминавшим норманнов, был аббат Прюмского монастыря Регино (840-899), в числе прочих произведений создавший «Всемирную хронику». Прюмское аббатство, где Регино находился в период 892-899 гг., было расположено в Лотарингии, неподалёку от Трира, неоднократно подвергавшегося нападениям норманнов. Само Прюмское аббатство дважды захватывалось и разорялось норманнами – в 882 г. и в 892 г. Рассказывая о нападении норманнов на монастырь, Регино запечатлел драматические картины: норманны опустошили всё вокруг, многие монахи были убиты, остальных увели в рабство; норманны унесли к своим кораблям непомерно большую добычу и погрузив её на борт, отплыли в открытое море.

Хроника Регино использовалась многими поколениями западноевропейских историков, и подтверждением тому служит, например, ссылка на Регино у шведского писателя Олауса Магнуса в его знаменитом труде «История северных народов» (Historia om de nordiska folken), опубликованном в 1555 г. В главе, где рассказывается о пиратстве новгородцев, которых автор называет рутенами или московитами, в Белом море или Финском заливе (Vendiska viken / Livfländska hafvet), он описывает способ, использовавшийся «московитами» для транспортировки судов по суше: «Когда они увидят, что не могут продолжать безнаказанно свои пиратские набеги, то взваливают суда на плечи и так переправляют их по суше, уходя вглубь лесов и укрываясь в известных им потаённых местах».

Описание новгородского пиратства рождает у писателя стремление привести сходные параллели из мировой истории, и при этом он обращается к хронике Регино:
"Другой поразительный способ в аналогичных (с «московитами» — Л.Г.) случаях перетаскивать суда описан в хронике Регино. В ней рассказывается о норманнах и о том, как они во время грабительского похода на Бургундию и Париж перетаскивали свои суда по суше на расстоянии двух миль и спустили их на воду, когда вышли на берег Сены.

Ett annat egendomligt sätt att i liknande fall fortskaffa fartyg omtalas i Reginos krönika. Där berättas nämligen om normannerna, att de vid ett plundringståg mot Burgund och Paris släpat sina skepp öfver land en sträcka af två mil och satt dem i vattnet först när de hunnit fram till floden Seine.

I terum exurgit mirabile facinus in fimili casu nauium trahendatum, prout in Reginonis historia resertur, videlicet Nortmannos duorum millium passibus naues per terram traxisse ut Burgundiam froliarent, (ac?) Parisios demum in Sequanani immersisse."

Примечательно в этом отрывке то, что О. Магнус, говоря о Nortmannos, считает их иностранцами. Глава, где он приводит данное описание (девятая глава в 11-й книге), так и называется «О подобном у иностранцев» («Om utländska motsvarigheter» / «De externis exemplis»). Причем Магнус пишет о норманнах-иностранцах со ссылкой на хронику Регино как о чём-то общеизвестном. Более того. Как известно, название норманны, согласно пояснению Лиутпранда (см. далее), в переводе с «тевтонского», дословно означает северные люди или жители севера. Когда Магнус пишет о грабительском походе норманнов в Бургундии, он употребляет для их названия именно «тевтонское» слово Nortmannos. Когда же он описывает североевропейские народы, в том числе, и свои родные места, то он использует латинские термины, такие, например, как Septentrionalis Populi, Gentibus Septentrionalibus, что тоже означает жители севера, северяне. Почему это так, стоило бы задуматься.

И задуматься необходимо еще и потому, что с того времени, как норманнов стали связывать исключительно с жителями Скандинавского полуострова, вошло в обыкновение слово Norden переводить как «скандинавские страны», а прилагательное nordisk стало практически синонимом слова скандинавский. Поэтому перевод латинского оригинала О. Магнуса «Historia de gentibus septentrionalibus» на современный шведский «Historia om de nordiska folken» как бы невзначай стало восприниматься как история скандинавских народов, хотя к северным народам О. Магнус, кроме жителей Скандинавского полуострова относил также русских и литовцев, т.е. объединял под этим понятием юг и север Балтики.

Вот небольшой отрывок из его главы о языках под названием «О пяти языках, на которых говорят в северных странах» («Om de fem olika språk i de nordiska länderna»):

"Там говорят на пяти языках — северо-лапландском или на языке жителей Ботнии, на московитском (русском), финском, шведском и гётском, а также — немецком (!).

Man här finner fem olika språk i bruk, nämligen de nordliga lapparnas eller bottningarnas, moskoviternas (ryssarnas), finnarnas; svearnas och götarnas samt tyskarnas (!).

Quintuplicis linguæ ufus reperiatur, Septentrionalium feilicet Lapponum, feu Bothniensium, Moscouitarum, Ruthenorum, Finningorum, Sueonum, ac Gothorum&Germanorum)."

Из этого отрывка также отчетливо видно, что в понятие «северные народы» Магнус включал всю ойкумену Балтийского моря. А вот о прямом тождестве между историческими норманнами и предками шведов (свеонами) О.Магнусу неизвестно.

Отсутствие полного тождества между Nortmannos и данами и свеонами дополняется и другими источниками, в частности, целым рядом других франкских хроник. Любопытные упоминания о норманнах содержатся в «Annales regni Francorum» — погодных монастырских записях, охватывавших период 741-829 гг. В записях за 798 и 799 гг. норманнами названо население, проживавшие за Эльбой, т.е. фактически саксы-трансальбинги:
"Sed in ipso paschae tempore Nordliudi trans Albim sedentes seditone commota legatos regios… Nordliudi contra Thrasuconem ducem Abodritorum et Eburisum legatum nostrum conmisso proelio acie victi sunt… Domnus rex… Carlum filium suum cum medietate ad conloquium Sclavorum et ad recipiendos, qui de Nordliudis venerunt, Aaxones in Bardengauwi direxit."

Через несколько лет, в погодных записях за 804 г. можно отметить, что весьма любопытное название Nordliudi заменяется на более привычное Transalbianos:

"Aestate autem in Saxoniam ducto exercitu omnes, qui trans Albiam et in Wihmuodi habitabant, Saxones mulieribus et infantibus transtulit in Franciam et pagos Transalbinos Abodritis dedit."

Ещё через несколько лет, в 812 г. погодная запись, говоря о заэльбской области, использует уже привычное нам название Nordmannorum, рассматривая Эльбу как норманнскую границу и соединяя с именем Normannorum имя Danorum:

"Missi sunt de hoc conventu quidam Francorum et Saxorum primores trans Albim fluvium ad confinia Nordmannorum… Quibus cum pari numero – nam XVI erant – de primatibus Danorum in loco deputato occurrissent…"

Из приведённых записей видно, что содержание, вкладываемое в имя норманнов хронистами, не было однозначным и претерпевало с течением времени перемены, но какие именно и когда конкретно, уловить трудно. Ту же неоднозначность относительно имени норманнов мы наблюдаем и в других франкских хрониках. Многие из них были привлечены немецко-французским историком Г.-Б. Деппингом (1784-1853) в его труде, посвящённом истории морских походов норманнов.

Деппинг также обращал внимание на то, что хронисты франков по-разному определяли, кто такие норманны. Некоторые из них писали о норманнах как маркоманнах, т.е. как о смешанном населении приграничных к Франкскому королевству земель – марок. Среди таких авторов можно назвать, например, архиепископа в Майнце Рабануса Мауруса (780-856): «a quibus Marcomanis vel Nordmannis nempe, originem qui theotiscam loquuntur linguam, trahun». Аббат Лоббского аббатства Фолькуин (965-990) писал о норманнах как о нордальбингах: «gens quaedam aquilonaris, de qua forte dictum est, ab aquibone pandetur omne malum; quam plerique Nortalbincos, alii usitatius Nortmannos vocant, piraticam agens». Хронист Адемар Шаванский (989-1034) называл их трансальбингами: «Transalbium autem qui Nortmanni vocantur».

Франкскими хрониками пользовались, без преувеличения, все последующие поколения историков, занимавшиеся западноевропейской историей. Непосредственными преемниками их традиции стали немецкие хронисты. Франкские хроники явились важным источником для написания известного труда Адама Бременского под названием «Деяния архиепископов Гамбургской церкви», созданного во второй половине XI века. Нет нужды давать характеристику этому прославленному труду: её автор признан выдающимся средневековым писателем, его произведение переведено почти на все европейские языки, он — один из тех писателей, кто открывает северогерманскую историографическую традицию и выступает блестящим преемником более ранней западноевропейской традиции, в частности, упомянутых франкских хронистов, которых он прекрасно знает и во множестве использует. В произведении Адама имеется немало рассказов о нападениях норманнов на западноевропейские города и монастыри, к приведению которых я и перехожу. Цитаты даны по шведскому изданию, уже упомянутому в сноске, и сверены с латинским текстом по немецкому изданию Б. Шмейдлера.

О норманнах и их набегах Адам Бременский писал следующее.

Гл. 5: «Народ саксов… с юга граничил с франками и тюрингами, …с севера граничил с дикими племенами нордманнов (Nordmannos в нем. издании), с востока – с ободритами, с запада – с фризами».

Гл. 14: «…Говорят, что Карл передал Гамбург, где проживали нордальбинги и где также строилась церковь, под власть Херидага, благочестивого человека, которому он пожаловал сан епископа… согласно его замыслу, церковь в Гамбурге должна была стать главным храмом для всех племён данов и славян… И поскольку мы уже упоминали данов, то стоит сказать о том, что победоносный император Карл, покоривший все государства Европы, в конце концов, как говорили, начал войну и с данами. Этот народ, а также другие народы, которые живут за ним, историописателями франков называются нордманны (Nordmanni)».

Гл. 21: «Тогда же (имеется в виду период после смерти императора Людовика в 837 г. – Л.Г.) нордманны (в нем. изд. Nortmanni piraticis – Л.Г.) бесчинствовали повсюду и совершали пиратские набеги, они обложили данью фризов. В это же время они поднялись вверх по Рейну и осадили Кёльн, а также поднялись вверх по Эльбе и подожгли Гамбург. Его прославленная община погибла либо в грабежах, либо в пожаре. Всё было уничтожено: церковь, монастырь, бережно собранная библиотека. Мы читали о том, что Святой Ансгар, будучи на волосок от погибели, сумел спастись, благодаря заступничеству мощей святых мучеников».

Гл. 28: «Далее Житие святого архиепископа (Ансгара – Л.Г.) рассказывает, как он прибыл в Данию и увидел, что на троне там был Хориг Младший. К этому же времени относится одно известие из Истории франков, которое сообщает о данах следующее: нордманны (Nortmannos) поднялись вверх по Луаре и сожгли Тур, далее они поднялись вверх по Сене и осадили Париж. После чего Карл испугался и дал им на жительство отдельную область. Затем упоминается, что они опустошили Лотарингию и завоевали Фризию, и что они обратили свою победоносную длань даже против собственной плоти и крови. Ибо тогда Гутторм, предводитель нордманнов (Gudurm principe Nortmannorum), вступил в борьбу со своим дядей по отцу, а именно, с королём данов Хориком, и схватка была настолько беспощадной с обеих сторон, что все сражающиеся погибли, и вымер весь королевский род, за исключением одного мальчика по имени Хорик. Когда oн позднее вступил на престол данов, то с яростью, унаследованной с детства, стал преследовать христиан, изгнал их священников и закрыл церкви».

Гл. 38: «На двенадцатый год службы господина Римберта скончался благочестивый Людвиг, великий император. Он подчинил себе богемцев, сорбов, сюзов и другие славянские народы настолько полно, что они платили ему дань. Что же касается нордманнов (Nortmannos), то он держал их под контролем договорами и войнами так, что они не причиняли ущерба его стране, хотя они сумели дотла разорить всю Францию. Но после смерти императора необузданные бесчинства варварского террора вновь возобновились. Поскольку даны и нордманны (Dani cum Nortmannis) занимали территории, входившие в сферу деятельности церкви в Гамбурге, то я не могу обойти молчанием те великие беды, которые в это время совершились с соизволения Господа и насколько велика была власть язычников над христианами. Обо всем этом со скорбью повествуется в Истории франков и в других сочинениях. В это же время данами и нордманнами (Nortmannis) была опустошена Саксония, погиб герцог Брун и двенадцать графов, а епископы Дитрих и Марквард были убиты. Была разграблена Фризия и разрушен Утрехт.

…Пираты (piratae) сожгли Кёльн и Трир. Дворец в Ахене они превратили в конюшню для своих лошадей. Майнц в страхе перед этими дикими народами стал срочно возводить укрепления. Короче говоря, множество городов вместе с жителями, епископами и их паствой были уничтожены. Верующие сжигались в знаменитых церквях. Наш Людвиг боролся с язычниками и сумел победить их, но вскоре умер. Людвиг Французский скончался, пережив и победы, и поражения. Все эти события в самых горестных тонах описаны в императорских анналах, и я их упомянул, поскольку заговорил о данах».

Гл. 42: «Поскольку бесчинства данов и нордманнов (Nortmannorum vel Danorum) не имели предела, представляется необыкновенным бесстрашие наших святых исповедников Ансгара и Римберта, ездившим к ним, невзирая на опасности поездок как по морю, так и по суше, и проповедовавшим для этих народов, против нападений которых не могли устоять ни короли со своими войсками, ни могучий народ франков».

Гл. 47: «…Что касается истории данов, то каких-то новых позднейших сведений о ней я не нашёл, ни письменных, ни устных. Причиной тому, вероятно, явилось то обстоятельство, что нордманны или даны (Nortmanni vel Dani) к этому времени были почти полностью истреблены королём Арнульфом (850-899 гг.), по воле небес. Ибо в то время, как сто тысяч язычников полегли на поле боя, ни один христианин не был убит. Таким образом, возвращение нордманнов (Nortmannorum) домой не состоялось, в чём проявилось отмщение Господа за кровь своих служителей, которая лилась уже семьдесят лет…»

Столетием позднее о нападениях норманнов на Гамбург и другие города сообщал немецкий хронист Гельмольд в своей «Славянской хронике» (Cronica Slavorum), составленной в 1170-х годах. В труде, посвящённом истории христианизации балтийских славян, Гельмольд пишет о том, что процессу обращения в христианство славян и других языческих народов южно-балтийского побережья помешал военный фактор в виде набегов норманнов, принесших страшные повсеместные разрушения. В войсках норманнов (porro Northmannorum / das Normannenheer) были собраны храбрейшие выходцы из Дании, Швеции и Норвегии (de fortissimis Danorum, Sueonum, Norveorum / aus den Tapfersten der Dänen, Schweden und Norweger), подчинявшиеся в то время одной власти.

Первыми жертвами норманнов стали их ближайшие соседи – славяне, которых они принудили к уплате дани. Затем такая же судьба ждала и другие соседние королевства, на которые нападали и с суши, и с моря. Усиление норманнов, по убеждению Гельмольда, было обусловлено падением Римской империи и разделением её на несколько частей. Поэтому норманны могли беспрепятственно грабить такие города, как Тур, осаждать Париж. От французского короля они получили область, которая стала называться по их имени – Нормандия. После чего они ограбили Лотарингию и Фризию. В описаниях походов норманнов Гельмольд следует хронике Адама Бременского.
Как видим, имя Nortmanni / Nortmannorum у франкских и немецких хронистов распространяется на разные народы: у Эйнгарда – это имя связано с северным побережьем Балтики, со свеями и данами, у Р. Мауруса – с маркоманами, т.е. с несколькими народами сразу, у Фолькуина – с нордальбингами, т.е. с окраинной частью саксов, проживавших за Эльбой (например, согласно Гельмольду), у Адемара – с трансальбингами, т.е. тоже с частью заэльбских саксов. У немецких хронистов, в частности, у Адама Бременского Nortmanni определяются по месту их жительства, где точкой отсчёта является Саксония, и это разные народы, к северу от саксов, начиная с данов. Гельмольд определяет Nortmanni как войско (Nordmannenheer), куда входили храбрейшие от Danorum, Sueonum, Norveorum, при этом говорит, что они подчинялись одной власти. Возникает вопрос, какой? Всё, что мы знаем об истории Дании, Швеции и Норвегии, не даёт ответа на этот вопрос. Следовательно, чего-то в наших знаниях явно не хватает.

Обращает на себя внимание разное написание Nortmanni как устойчивого собирательного обозначения для разноэтничных групп и как название Norveorum, где оно — явный этноним, который без особой сложности можно связать с будущими норвежцами. В современной литературе эти два названия смешиваются довольно свободно.

Другой особенностью, связанной с рассказами о Nortmanni, является явное подчёркивание их язычества. Иногда возникает впечатление, что нападения норманнов на монастыри и города Западной Европы имели не только грабительские цели, но идеологическую антихристианскую окраску — этакие своеобразные языческие предтечи будущих крестовых походов, сменивших столетие спустя норманнские походы. Ассоциации норманнских походов с крестовыми походами способствует и полиэтнический состав их участников.

Стоит вспомнить, что в каждом отдельном из крестовых походов мог доминировать какой-нибудь этнический элемент (например, в первом крестовом походе приняло участие много владетельных феодалов Франции, но были и феодалы из других стран – из Лотарингии, Италии и т.д.; во втором — наряду с французскими феодалами преобладали и немецкие, а в третьем — большинство составляли французы и англичане), но ни один из крестовых походов не носил определённого национального характера. Во главе крестовых походов стояли часто известные западноевропейские короли или германские императоры, такие, например, как французские короли Людовик VII и Филипп I, германские императоры Конрад III и Фридрих I Барбаросса, английский король Ричард Львиное Сердце, король Венгрии Андрей II, норвежский король Сигурт I и др., но это не означало, что крестоносцы являлись непосредственными подданными этих королей.

Исходя из этого исторического опыта, вряд ли стоит воспринимать титулы правителей, упоминаемые в связи с норманнскими походами, как подтверждение того, что за этими правителями стояли ведомые ими народы или, более того, — государства. В сущности, мы толком и не знаем, что содержат в себе такие титулы, как Rex Danorum или principe Nortmannorum, когда речь идёт о правителях, связываемых с историей Дании или с историей Норвегии, но относящихся к ранним периодам, например, в первой половине IX в., поскольку счёт признанных родоначальников династий датских и норвежских королевских домов начинается с конца IX-X вв. (Горм Старый: конец IX — перв.пол. X вв., Гаральд Прекрасноволосый: 860-930 гг.).

Однако как раз именами этих «полулегендарных», как их называют в литературе, правителей пестрят франкские источники в связи с грандиозными военными акциями норманнов. Адам Бременский, ссылаясь на «Житие Святого Ансгара» называет правителя норманнов Готторма
(Gudurm principe Nortmannorum), боровшегося против своего дяди по отцу Хориха, который носил титул короля данов (rege Danorum Horico). Этого же Хориха (а возможно, и другого) в ряду целого ряда правителей с титулами королей данов и норманнов (reges Danorum vel Nortmannorum) упоминает Адам Бременский в числе занимавшихся пиратством у побережья Галлии, называя их по именам: Хорих, Ордвиг, Готфрид, Рудольф и Ингвар, сын Рагнара Лодброка.
Следовательно, основной размах норманнских походов приходился на догосударственный период в истории Дании, Швеции, Норвегии, когда эти страны состояли из множества разрозненных владений.

Краткий очерк истории политогенеза в Швеции показывает, насколько сложной задачей для отдельных правителей скандинавских вождеств было наладить координацию между различными регионами и подчинить их одной власти. Кому же было по силам выступить координатором на огромном театре военных действий в Западной Европе и Британских островах? Пока этот вопрос никуда не ведёт, поэтому продолжу рассмотрение «титулярной» конкретики.

Сложностей с идентификацией приведённых титулов норманнских правителей множество. Например, Адам Бременский, говоря о Хардекнуте из страны норманнов, предположительно, отце того Горма Старого, имя которого открывает список датских королей, сообщает, что он прибыл из страны норманнов (в шведском переводе: Hardeknut från nordmännens land, что соответствует латинскому тексту: Hardegon… veniens a Nortmannia).Многие учёные совершенно справедливо задаются вопросом: откуда прибыл Хардекнут – из нынешней Норвегии или из герцогства Нормандия, поскольку для Норвегии, как было отмечено выше, использовались такие названия как Norvegia, Norveia, Norvegia regio, а жителей, соответственно, называли Norveorum. И что тогда означает титул principe Nortmannorum?

Картина ещё более осложняется, если мы вспомним о походах норманнов на Британские острова. В связи с этим у Адама Бременского есть несколько фраз, интересных в данном контексте. Хронист сообщает, что Харальд, король данов (Haroldus rex Danorum) распространил свою власть на норманнов и англов (ultra mare in Nortmannos et Anglos), одновременно упомянув, что в это время в Норвегии правил Хокан (In Norveia Haccon princeps erat).Если в этом отрывке идёт речь о том, что правитель с титулом Rex Danorum в период, когда происходили означенные события, обладал властью на севере Англии, в Нортумбрии и Месии, то кто в этом случает скрывается за именем Nortmannos?

Я не ставлю здесь перед собой задачу просматривать весь тот обширный материал, который связан с норманнскими походами, на предмет уточнения статуса правителей, упоминаемых в рассказах об этих походах. Но мне хотелось обратить внимание на тот факт, что если в истории упомянутых крестовых походов, например, мы имеем достаточно чёткие представления о том, какая территория могла соединяться с титулом французского короля Людовика VII или английского короля Ричарда Львиное Сердце, то в случае с норманнскими походами мы не знаем и этого. Область Dania, называемая в латиноязычных источниках как область, подлежащая власти Rex Danorum, никак не может отождествляться с Данией наших дней, соответственно, король данов – это далеко не то же самое, что датский король. Ещё сложнее обстоит дело с областью Nortmanniam, которая, как показывают вышеприведённые примеры, может находиться в трёх разных частях света (современная Норвегия, герцогство Нормандия во Франции и север Британских островов), а значит, титулатура, связанная с этим именем, вырисовывается как некое туманное пятно.

На эту сложность неоднократно обращалось внимание.Но в попытках объяснить явные несостыковки отсылали, как правило, к словам Адама Бременского в его четвёртой книге, которые касались описания современной ему Норвегии. Там хронист сообщает, что Nortmannia – наиболее удалённая часть света (sicut ultima orbis provintia est) и сейчас она называется Норвегия (Norguegia). Данную главу обычно соединяют со схолией 143 к этой книге, где автор напоминает, что от тех нордманнов, которые проживают за Данией, произошли нордманны во Франции, а от этих последних произошла часть нордмен, которая совсем недавно прибыла в Апулию.

На мой взгляд, информация, которая содержится в этих словах, никак не даёт ответа на вопрос, что за власть содержалась в титулах правителей, связанных с именем Nortmanni в VIII-IX вв., и откуда вообще произошло само имя Nortmanni? Но эта информация интересна тем, что показывает, как родовое имя, рождённое одним этносом, кочует по эпохам, закрепляясь то за одним, то за другим народом. Если бы удалось проследить всё путешествие имени Nortmanni во времени, то мы могли бы ответить на вопрос, какие силы объединялись под этим именем для осуществления тех масштабных военных действий, которые сохранились во франкских хрониках. Продолжая параллели с крестовыми походами, напомню, что поход норвежского короля Сигурда I, совершённый им в рамках первого крестового похода, был частью крупного общеевропейского мероприятия, где объединяющим центром был Ватикан и инициатива римских пап. Какой центр объединял походы норманнов, о которых говорят франкские хроники, кто выполнял роль языческого «Ватикана» норманнов?

Ответ на вопрос, откуда произошло имя Nortmanni, оказывается, можно найти в некоторых средневековых источниках. О прародине Nortmanni сохранились сведения в анонимной средневековой хронике, описывающей историю Франкского государства с 741 г. по 1139 г. и созданной, приблизительно в середине XII вв. (1148-1152). В науке этот источник известен под названием «Саксонский анналист» (Annalisto Saxo). В данной хронике под 853 г. сообщается, что тех людей, которые вышли из нижней Скифии, зовут на варварском языке норманнами, т.е. людьми с севера, ибо вначале они пришли из этой части света. Сообщение это повторяется в несколько расширенном виде под 1053 г.:

"Норманны зовутся на варварском языке «северными людьми» потому, что пришли поначалу из этой части света. Отправившись почти 166 лет [назад] во главе с неким герцогом Ролло из нижней Скифии, что лежит в Азии, от реки Дунай на север и плывя по Океану, они часто по пиратскому обыкновению тревожили набегами и германские, и галльские берега этого Океана, пока, наконец, не пришли в ту Галлию, что обращена в сторону Британии, — Францией тогда правил Карл, по прозвищу «Простоватый», и не овладели в ней городом Руаном, вплоть до сего дня [эта территория] зовётся по их имени Нордмандией. Позднее, укрепившись там, они пытались протянуть свои руки и далее."

Источник этот хорошо известен. Его анализировали, в частности, А.Г. Кузьмин и Е.С. Галкина. По их мнению, в данном предании об исходе норманнов во II в. с Дона под предводительством самого Роллона воплотилась одна из генеалогических легенд о происхождении скандинавских народов, которая, однако, связана с реальными событиями, а именно – с миграцией алан и роксолан с юга Восточной Европы, начиная с первых веков н.э. на запад и северо-запад Европы. Пребывание аланов в Западной Европе оставило заметные следы. Известны аланские могильники в Северной Франции, Бельгии, а имена Алан (Ален) и Алдан (кельтский вариант этого имени) распространены по всему северу Европы.

Связь аланов со Скандинавией, по мнению А.Г. Кузьмина, отразилась и в Саге об Инглингах, поскольку асы Одина легко ассоциируются с самоназванием алан Подонья, которых русские летописи и венгерские источники именовали ясами, а грузинские источники – «осами» (нынешние аланы — осетины). В числе других источников, подтверждающих гипотезу об участии аланов в формировании того феномена, как Nortmanni в западноевропейской истории, авторами называется «Хроника герцогов нормандских», составленная в XII в. по заказу потомка герцогов нормандских Генриха II поэтом Бенуа де Сент-Мором. В ней сообщается, что предводитель норманнов Роллон, захвативший в начале X в. эту часть северной Франции, завоевал её как некую прародину. В этой хронике, написанной в основном по каким-то преданиям, упоминается и некий остров «Роси».
Отрывок из этой хроники с переводом на русский язык был опубликован в своё время В.И. Матузовой. Характеризуя данный источник, исследовательница писала, что предполагаемое время работы над произведением – около 1175 г. В задачу автора входило описать историю герцогов Нормандских до правления Генриха II включительно. Однако поэма осталась незавершённой. Она начинается с краткого наброска космографических учений того времени, повествует о происхождении норманнов, их морских походах, а завершается правлением Генриха I.

Созданный в хронике поэтизированный портрет предков герцогов нормандских как непокорных племён, живших когда-то между Истром и Океаном, воинственных и достаточно многочисленных, чтобы нападать на большие королевства, совпадает и со сведениями «Саксонского анналиста», и с тем образом норманнов, который сохранился во франкских и других хрониках. Высказанное А.Г. Кузьминым и Е.С. Галкиной предположение о том, что одним из источников для данной «Хроники» послужили родовые предания герцогов нормандских, вполне основательно. Правда, Матузова в комментариях к своей публикации отмечала, что пока недостаточно полно исследованы источники космографии Бенуа и неизвестными остаются пути проникновения в «Хронику» сведений о Руси.

Полагаю нелишним привести небольшой отрывок из перевода «Хроники герцогов нормандских»:

"…………………………………………………………
…………..………………………….первая область,
Упоминание о которой и чьё название я нашёл,
Это Сис (Скифия – Л.Г.), называемая нижнею,
И она начинается и сосредоточена
У Меотийских озёр,
Которые полны великих чудес.
Между Дунаем и Океаном (Danube e l’Ocean),
Текущим к северу,
Простирается эта область;
…………………………………………………………
Живут там ситы (скифы – Л.Г.), вольный народ,
Близ болот и озёр,
Где много страшных чудес,
Готы, очень выносливое племя,
Следуют затем и алэны,
Не знающие ни вина, ни хлеба.
Молоком, маслом и рыбой
Питаются они и дичью,
Которой они добывают много и без особого труда,
…………………………………………………………
…………………………………………………. река,
Текущая прямо на восток,
…………………………………………………………
Называется она Истером или Дунаем.
Между этой рекой и Океаном
И землей, где живут аланы,
Обитают многие непокорные племена;
Они – дикари и язычники;
Там есть остров, называемый Канси,
И я полагаю, что это Роси.
Огромным солёным морем
Окружённая со всех сторон.
И вот также, как пчёлы
Из разных их ульев,
Вылетают они огромными могучими роями,
Где они исчисляются тысячами,
Или словно пришедшие в ярость,
Бросаются они в бой, выхватив мечи,
Мгновенно воспламенённые гневом,
И так все вместе, и более того –
Этот народ может выходить,
Чтобы нападать на большие королевства
И совершать великие побоища,
[Захватывать] великую добычу и [одерживать] победы."

Говоря о норманнах и истории их происхождения, нельзя не назвать и имя епископа Лиудпранда Кремонского (ок. 920-971/2), который за столетие до Адама Бременского в своём труде «Антаподосис» (949 г.) дважды упомянул норманнов, написав сначала:

"Город Константинополь (Constantinopolitana urbs)… расположен посреди свирепейших народов. Ведь с севера его ближайшими соседями являются венгры (Hungarii), печенеги (Pizenaci), хазары (Chazari), русь (Rusii), которую иначе мы называем норманнами (Nordmanni), а также болгары (Bulgarii).

Habet quippe (Cplis) ab Aquilone Hungaros, Pizenacos, Chazaros, Russios, quos alio nomine nos Nortmannos appellamus, atque Bulgares nimium sibi vicinos."

И далее продолжил:

"Ближе к северу обитает некий народ, который греки (Greci) по внешнему виду называют русью, ρουσιος, мы же по местонахождению именуем норманнами. Ведь на немецком (Teutonum) языке nord означает север, а man – человек; поэтому-то северных людей и можно назвать норманнами.

Gens quaedam est sub Aquilonis parte constituta, quam a qualitate corporis Graeci vocant Russos, nos vero a positione loci vocamus Nordmannos. Lingua quippe Teutonum Nord aquilo, man autem mas, seu vir dictur, unde et Nordmannos, Aquilonares homines dicere possumus."

А за столетие до Лиудпранда, в письме Людовика II Василию Македонянину (871 г.), в котором отразилась часть дискуссии о праве на ношение титула хагана, норманны (Nortmannorum) также упоминались в одном контексте с хазарами, а кроме них, также – с аварами и болгарами:
"Хаганом же, …звался предводитель авар, а не хазар или норманнов.

Chaganum vero non praelatum Avarum, non Gazanorum aut Nortmannorum nuncuparireperimus, neque principem vulgarum, set regem vel dominum Vulgarum."

Норманны перечисляются в ряду народов Восточной Европы. Таким образом, сохранился целый ряд западноевропейских источников, в которых последовательно, на протяжении трёх столетий, начиная с конца IX в. и до конца XII в, т.е. в течение времени наибольшей активности норманнов в Западной Европе, высказывались знания о норманнах как о выходцах из Восточной Европы и как о народе, часть которого, по-прежнему, проживала там и локализовалась севернее хазар. Следовательно, вкупе эти источники выступают как опровержение симбиоза норманны – урождённые скандинавы.

С их учётом мы можем высказать предположение о том, что Скандинавский полуостров (или часть его), безусловно, являлся территорией, имевшей отношение к норманнам, но роль его вполне могла быть такой же, как Нормандия в Северной Франции, т.е. как территория, завоеванная и освоенная на путях миграций из Восточной Европы на её запад и северо-запад частью народа – носителя родового имени норманнов: из «нижней Скифии» на север до «Океана», которым вполне могло быть не только Балтийское море, но и побережье Ледовитого океана; с севера Скандинавского полуострова – на север Франции; а с севера Франции – в Апулию.

Но сведения приведенных источников о том, что Восточная Европа – место исхода норманнов и их прародина, большого энтузиазма у российских медиевистов не вызывают. Не издана на русском, насколько мне известно, и «Хроника герцогов нормандских», за исключением приведённого отрывка в переводе В.И. Матузовой. Почему, лично мне непонятно. Столько рассуждать о великой роли норманнов в создании древнерусского государства, в создании древнерусского института княжеской власти, в открытии Волжско-Балтийского пути, в строительстве массы городов и пр. Так, казалось бы, надо просто наброситься на эту хронику, перевести ее и утвердить на скрижалях для всеобщего умиления: вот, основоположники сами рассказывают! А этого почему-то не делается. Поэтому заканчиваю тем, с чего начала: много неясного на сегодняшний день в истории норманнов, «темна вода в облацех».

Лидия Грот,кандидат исторических наук

Eщё несколько замечаний насчёт нормандцев. С лёгкой руки Снорри Стурлусона чем-то самим собой разумеющимся считается отождествление Роллона (Ролло) с Хрольвом Пешеходом, сыном ярла Рёгнвальда (Круг земной. Сага о Харальде Прекрасноволосом, 24 и Сага об Олаве Святом, 20). При этом сага об одноимённом герое не имеет к нему никакого отношения – действие её весьма фантастическое развивается в Дании и северной Руси, Хрольв там назван сыном Стурлауга, а Пешеходом зовётся лишь в названии.

Отец исторического Хролва Рёгинвальд (+894) был ярлом Мёра и сподвижником Харальда Прекрасноволосого, который пожаловал ему Оркнейские острова, в свою очередь уступленные им своему брату Сигурду (+882). Рёгинвальду наследовал в Мёре старший сын Торир Молчаливый. Его брат Торф-Эйнар (+910) в 885 г. отобрал Оркнеи у своего двоюродного брата, потом ещё долго сражался за них. Другой брат Халлад тоже был ярлом Оркнейских островов. Ещё один – Хроллауг уплыл в Исландию.

А пока они добывали и делили свои мелкие владения, их брат якобы взял под контроль обширную страну и ставил условия франкскому императору. Да и ведёт себя Роллон и его люди весьма необычно по сравнению с обычными походами норманнов – посылаемые против них войска они, конечно, бьют, но вот Руан, например, грабить не спешат, а ведут переговоры и предлагают перейти под их руку. Мне известен только один подобный случай из той же эпохи, но относится он не к скандинавам, а к руссам в Бердаа.

С нормандцами связано распространение многих традиций, в особенности рыцарских, но со Скандинавией это тоже никак не вяжется. Зато и тяжеловооружённая конница, и каменные замки были характерны для алан, а также салтовцев. Впрочем, это чисто внешнее впечатление, в археологии я разбираюсь слабо, но думаю, было бы интересно сравнить эти вещи.

Исходя из этого стоит более внимательно отнестись к сообщению Саксонского анналиста и Бенуа де Сент-Мора об исходе Ролло из Нижний Скифии. Однако отнесение его ко 2 веку явно ошибочно, едва ли предание сохранило бы точную дату, да ещё от Рождества Христова. Очевидно, правильнее именно перевод: «почти 166 лет [назад]». А если отсчитать этот срок от 1053 г. то получим 887 г., а эта дата весьма близка к захвату Киева Олегом Вещим в 882 г. по ПВЛ (где даты в начальной части весьма приблизительны). Место («Нижняя Скифия») тоже подходит. Так может это и заставило сторонников убитого Аскольда искать себе новые земли?

В своих работах Л. Прозоров неоднократно подчёркивал этно- или культуроопределяющее значение стрижки и бритья. Так германцы, в частности скандинавы, отпускали бороды, а вот славяне их брили и стригли волосы. Известно описание Боэмунда у Анны Комниной: «Волосы у него были светлые и не ниспадали, как у других варваров, на спину – его голова не поросла буйно волосами, а была острижена до ушей. Была его борода рыжей или другого цвета, я сказать не могу, ибо бритва прошлась по подбородку Боэмунда лучше любой извести». Допустим, это можно отнести к влиянию жаркого климата, но и на знаменитом гобелене из Байе нормандцы изображены безбородыми (впрочем, как и англо-саксы, но это другой вопрос, сравнение-то идёт прежде всего со скандинавами).

Также на том гобелене, помимо прочего, изображено приготовление шашлыка, распространенного на Кавказе. Сравните о князе Святославе в ПВЛ: «потонку изрѣзавъ конину, или звѣрину, или говядину, на угълехъ испекъ, ядяше».

К слову, это предположение об исходе нормандцев (возможно, не собственно русов, хотя стоит обратить внимание на встречающиеся во французских источниках родовые фамилии с корнем Рус) из Причерноморья, позволяет по новому взглянуть, например, на сватовство Генриха I, испытывавшего известные трудности со стороны нормандских герцогов, к Анне Ярославне из далёкой Руси. Не укреплял ли он тем самым именно своё династическое положение перед влиятельными вассалами?

Александр Рогожин

Герметическая геральдика.
(Рафал Т. Принке,Перевод выполнен А. Элкером)

Исследования герметического символизма редко затрагивают его связь с геральдикой, хотя, похоже, она должна быть очевидна даже для того, кто обладает малыми знаниями в обеих системах символизма. Единственные работы, посвященные этой области взаимовлияния герметизма и геральдики, которые я смог найти, написаны на французском, и включают «L'hermetisme dans l'art heraldique», написанную F. Cadet de Gassicourt и Du Roure de Paulir (Paris, 1907, перепечатана в «Les origines symboliques du blason» Robert Viel, Paris, 1972) и «Le langage secret du blazon» Gerard de Sorval (Paris, 1981). Кроме того, эта тема затрагивалась в «De sable et d'or. Symbolique heraldique. L'honreur du nom» написанной Christian Jacq и Patrice de la Perriere (Paris, 1976) и «Initiation chevaleresque et initiation royale dans la spiritualite chretienne» Gerard de Serval (1985). Хотя они интересны и делают ряд ценных наблюдений, их подход к предмету не системен, а их заключения не вполне обоснованны, и в большей степени склоняются к эзотеричности, нежели к научности.


Герб Иоганна Мартина Баура фон Айзенекка из Anatomia Auri Д. И. Милия. Frankfurt, 1628. Издание Луки Йенниса.

По моему мнению, проблему следует разделить на две различные области исследований, а именно:

1. ГЕРМЕТИЧЕСКУЮ ГЕРАЛЬДИКУ, включающую: (а) влияние ранних герметических идей на развитие геральдической системы символизма гербов и (б) сознательное использование герметических символов и эмблем в поздних геральдических изображениях для того, чтобы подчеркнуть интересы владельца герба или заставить герб «говорить».

2. ГЕРАЛЬДИЧЕСКИЙ ГЕРМЕТИЗМ, включающий в себя использование хорошо структурированного символического языка геральдики в герметической иконографии.

Конечно, порою трудно провести различие, поскольку они часто совмещались, но такое деление все же может быть пригодно в методологических целях.

Как известно, европейская геральдика – это творение рыцарского сообщества начала XII века и, вследствие этого, очевидно, что если в ней и можно разглядеть какой-нибудь герметический символизм, то с необходимостью предшествовавший ей. Тем не менее, это не так просто, как может показаться, поскольку тяжело найти герметическую иконографию во временах, предшествовавших геральдической иконографии. Поэтому все сравнения пришлось провести на более поздних образцах и проблема становится еще сложнее из-за того, что, начиная с XIV века, взаимовлияние геральдического и герметического искусств, вне сомнения, стало гораздо теснее.

Авторы, изучавшие воздействие герметического символизма на геральдику, склонны рассматривать это развитие так:


Тем не менее, я хочу доказать, что герметический и геральдический символизм развивались совместно, используя одинаковые источники и воздействуя друг на друга, что может быть представлено таким образом:


Влияние бестиариев, книг, описывающих достоинства и недостатки различных животных, включая мистических, очевидно во всех поздних системах символического выражения Европы и не может обсуждаться. Однако интересно то, что некоторые существа – едва ли не исключительно геральдические и герметические символы. Такие животные как голубь или лев часто обнаруживаются на символических и аллегорических рисунках, тогда как орел, похоже, отсутствует на них, хотя и выступает одним из самых важных символов геральдики и герметизма.

Христианские символы вполне обычны в обеих системах и поэтому они не требуют особого рассмотрения. Самые очевидные примеры – это четыре ангелоподобных существа (лев, орел, бык и человек ), голубь, агнец и т.д.

Традиционный символизм, как указывалось выше, предполагал включение древних и арабских источников, представляющих в данном случае значительный интерес. Прежде всего, должны быть отмечены цвета и их соотношения, имеющие решающее значение для геральдики и также очень важные в герметической теории и искусстве. Первое соотнесение цветов и планет, вероятнее всего, имеет вавилонское происхождение, и развивалось как часть системы астрологических соответствий. Позднее ее переняли эллинистические астрологи Египта эпохи Птолемеев и затем унаследовали исламские ученые VIII-X веков. Несомненно, последние знали ее, поскольку полная схема чётко изложена в трактате «Совершенный человек» (Insan-ul-Kamil) суфийского мистика Джили (Jili). В теоретических текстах по европейской геральдике, первые из которых появились сравнительно поздно, также проявляется эта система, наиболее явно в труде Жерома де Барá «Le blazon des armories» (Lyon, 1581).


Интересно и то, что особая роль, приписываемая герметическим символизмом соответствиям солнца и луны, представлена и в геральдике:


В данном контексте значительно то, что начало геральдики совпадает со временем тесных контактов европейских рыцарей и ученых с миром ислама в крестовых походах и арабской оккупации Испании. Переход «светоча» эзотерического знания от арабских астрологов, алхимиков и мистиков к их европейским наследникам хорошо документирован и не нуждается в обсуждении. Это был основной источник оккультных идей, вплоть до ренессансных переводов Герметического корпуса (Corpus Hermeticum) и других эллинистических гностических текстов. А для алхимии, которая развивалась несколько иначе, чем оккультная традиция, связанная с магией и Каббалой, интеллектуальная революция Ренессанса имела небольшое значение.

То же влияние можно увидеть в системе геометрических делений геральдического щита, названной геральдическими (почётными) фигурами первого порядка (ordinaries).
Арабская математика и геометрия времен Крестовых походов была высоко развита и, по выражению некоторых авторов, «выродилась» в эзотерические интерпретации неопифагорейской школы. Мистическое значение геометрических делений и схожих простых форм изучалось как архитекторами, так и суфиями. Тем не менее, это шаткое основание для размышлений, поскольку геометрия играла важную роль в кельтском и раннем романском символизме искусства.

Геральдические фигуры (charges), изображения, помещенные на щите, раннего периода очень часто схожи с наиболее важными символами, использовавшимися в алхимии. Если бы нам пришлось выбрать два основных символа, то ими, несомненно, являлись бы Лев и Орел. Позже, в обе системы было введено множество иных фигур, поэтому трудно сказать, какие из них типичны, а какие – нет. Способы их изображения, в упрощенном и устоявшемся виде, также очень схожи. Глядя на некоторые алхимические иллюстрации можно представить их как собрание геральдических рисунков без щитов. Крылатые звери с необычными атрибутами, драконы, двуглавые орлы, светила, луны, звезды, короны, лилии (fleur-de-lis), кресты и т.п. – все представлены практически одинаковыми формами.

Орёл в качестве духа, восходящего от первоматерии. Hermaphroditisches Sonn- und Mondskind, 1752.


Извлечение духа Меркурия из первоматерии. Ройзнер. Pandora, 1588.


Геральдический орёл как алхимический символ из трактата Д. И. Милия Anatomia Auri, 1628.


Щит из Quinta Essentia Турнайссера. 1574.




Герб с последнего листа Mutus Liber, 1677.

Обратимся к частным примерам. Некоторые ранние из них представляют собой фигуры из «Buch der Heiligen Dreifaltigkeit» (около 1400 года) и ее более поздней версии – книги Иеронима Ройзнера «Пандора» (1588), в обеих используются «геральдизированные» изображения и реально существующие гербы. Лейтмотивом выступают черные двуглавые орлы, задуманные с целью выражения философского камня, и некоторые более сложные геральдические композиции, заключающие символ, отражающий весь процесс Великого Делания. Двуглавые орлы, поделенные вертикально (‘рассеченные’ (‘per pale’), выражаясь языком геральдики), с половинами, окрашенными в разные цвета, присутствуют как в «De alchimia» ( XVI век), приписываемой св. Фоме Аквинскому, так и в некоторых более ранних алхимических трактатах. Другой любопытной фигурой выступает Христос, распятый на лилии, являющейся непосредственно геральдическим символом.

Прекрасная иллюстрация из «Aurora consurgens», работы конца XIV века, ещё значимее и помещена в настоящее рыцарское окружение. Она изображает сцену поединка между персонификациями Солнца и Луны, представленными, соответственно, рыцарем и обнаженной женщиной, что подчеркивает двойственность мужского и женского начал, восседающими на геральдических существах – льве и грифоне. Особо интересной деталью является то, что они, тем не менее, имеют щиты с противоположными гербами, т.е. у Солнца-рыцаря – три полумесяца и Луны-дамы – солнце. Это – символизм борьбы двух противоположностей, каждая из которых содержит основу другой, примерно как в китайском символе инь-ян.


Алхимик как герольд из Книги Ламбспринга.


Герб Ламбспринга.

В случае с «Tractatus de lapide philosophorum» (1678) Ламбспринга, геральдический элемент выделен особо: на титульном листе изображен адепт алхимии, одетый имперским герольдом, стоящий возле атанора, напоминающего дворец. Символическое значение не совсем ясно – возможно, рисунок следует путем символической ассоциации, прослеживающейся в многочисленных изображениях алхимика в виде садовника. Герольд может быть понят как тот, кто имеет силу над ‘металлами и тинктурами’ или возвещает Великое Делание, что подразумевает обыгрывание значений слова «герольд». Появление на его груди двуглавого орла вызывает особый интерес, поскольку та же геральдическая эмблема использовалась в «Buch der Heiligen Dreifaltigkeit», чтобы подчеркнуть Великое делание. В некоторых рукописных версиях трактата представлен и герб Ламбспринга, изъятый из франкфуртского издания Луки Йенниса. Герб изображает идущего (passant) агнца, т.е. с одной поднятой ногой, как на щите, так и на нашлемнике (crest) .Очевидная ассоциация в алхимическом ключе состоит в связи с золотым руном, обычно использовавшимся для символизации философского камня.


Геральдический щит как символический комментарий на «Изумрудную Скрижаль» Гермеса Трисмегиста. Стольций. Hortulus Hermeticus, 1627.


Ш. Михельшпахер. Spiegel der Kunst und Natur, 1616.

Значительное число алхимических трактатов содержит так называемые arma artis, т.е. гербы искусства алхимии. В трактате Соломона Трисмозина «Splendor Solis» (British Museum MS, 1582) это лик солнца с тремя меньшими лицами, образующими глаза и рот на щите, и тройной полумесяц, увенчанный солнцем на нашлемнике. Символизм щита указывает на теорию трех алхимических начал – Меркурия, Серы и Соли – как элементов философского камня, в то время как нашлемник – соединение противоположностей (Conjunctio Oppositorum) двух основных начал, обычно символизируемых в виде двоицы Солнца и Луны или Короля и Королевы.

Более поздняя версия этой работы, «Le Toyson d'or» (1612), несет на титульном листе хорошо известную эмблематическую фигуру, объединяющую три геральдических щита с двуглавым орлом, львом и семиконечной звездой. Эта же эмблема была включена в гравюры «Viridarium chymicum» Даниэля Стольция, 1624 года, для иллюстрации текста «Изумрудной скрижали» Гермеса.

Схожая тема тройственности и двойственности проявляется в большом гербе на первой иллюстрации «Spiegel der Kunst und Natur», приписываемой Штефану Михельшпахеру. Щит поделен на четыре части, в первой и четвертой представлен рисунок, очень похожий на символ китайского Дао и, видимо, отражающий ту же идею интерпретации противоположных сил (инь-ян, женское и мужское и т.д.). Вторая и третья четверти содержат три шара, очевидно, на золотом поле (гравюра, конечно, не имеет цветов, но узор из точек в геральдике означает металл – золото). Символ, фактически, тот же, что и в «Splendor Solis» – три элемента, из которых изготовляется золото. Такой же базовый символизм изображается и нашлемником – двоицу двух крыльев, каждое из которых содержит три алхимических элемента. Щитодержатели – лев и орел – типичные алхимические символы, выражающие противоположности или относящиеся к белой клейковине и красной крови.

Такие же три круга элементов или шара представлены в тех же четвертях щита на гравюре, изображающей Императора-гермафродита в «Quinta Essentia» Турнайссера (Thurneisser), 1574 года. Остальные две четверти содержат нечто похожее на шахматную ладью, которая может обозначать разум или умение.

Последняя гравюра взята из «Mutus Liber» (1702) и представляет собой щит, разделенный стропилом (chevron), с тремя безантами над горой с тремя вершинами в нижней половине и чем-то похожим на три раковины (морские раковины (escallops), использовавшиеся как символ пилигримов в средние века) в верхней. Такое возрождение схожего изображения из трех шаров в символических геральдических рисунках не может быть лишь случайностью.


Геральдическая фигура из Elementa chemiae Бархузена, 1718.


Фигура из Pandora Ройзнера, 1588.


Герб Михаэля Майера.


Французские алхимические изображения, иллюстрирующие теории псевдо-Аквината и Фламеля из Harmonie chymique Давида Ланё, 1636.

Герб из четвертой фигуры в «Elementa chemiae» (1718) Иоганна Конрада Бархузена, переиздания более раннего трактата «The Crowning of Nature» (версия, опубликованная Адамом МакЛейном (McLean) в серии Magnum Opus, впрочем, не включает эту фигуру), снова показывает двоицу льва и орла, в данном случае расположенных, соответственно, на щите и нашлемнике. На щите изображён пояс (fess), идущий поперек льва, что соответствует тройственной природе materia ultima или философскому камню, символизируемому ею.

Кроме двух противоположностей и трех начал, теория алхимии широко пользовалась четырьмя элементами древней философии: огнем, воздухом, водой и землей. Это может быть обнаружено в «иероглифических» гербах, отображающих философский камень, как это было показано в работе Давида Ланё (Lagneau) «Harmonie chymique» (Paris, 1636). В соответствии с комментарием, они были созданы на основе учения св. Фомы Аквинского и Николя Фламеля. Четыре четверти герба содержат символические изображения элементов, не свойственные геральдике, а в центре расположено сердце с пятью каплями крови, и цветок, произрастающий из него. Символы крови и цветка часто использовались в алхимии для передачи красной тинктуры или «расцветания» Великого Делания.